Максим Жих. Восточнославянский политогенез и реформы княгини Ольги

Максим Жих. Восточнославянский политогенез и реформы княгини Ольги

I. Первый этап восточнославянского политогенеза. Формирование этнополитических союзов

В VI-IX вв. славяне в ходе своей земледельческой колонизации осваивают обширные пространства Восточно-Европейской равнины, расселяясь от Чёрного моря до Ладожского озера и от Карпатских гор до Волго-Окского междуречья (Седов 1982; 1999; Тимощук 1990; 1995; Восточные славяне 2002).

В своём политическом развитии восточнославянское общество прошло несколько последовательных этапов.

Первым этапом восточнославянского политогенеза стало формирование этнополитических союзов, названных в Повести временных лет (далее – ПВЛ), где они не маркируются никаким обобщающим термином, у Константина Багрянородного, который именует их славиниями[1], а также в некоторых других источниках.

(1) Волыняне (этноним означает «обитатели Волыни», то есть «земли низин/долин/равнин», от слав. *vоlynъ/ь – «долина/равнина/низина»: Трубачёв 1994: 13-14), их предшественники в регионе дулебы, а также бужане («обитатели Побужья»). Политический центр волынян – город Волынь. Столица бужан – город Бужск.

(2) Вятичи (этноним означает либо «потомки Вятко»: Трубачев 2000: 6; либо имя восходит к индоевропейскому *wenət-, *wonət-, праслав. *vęt- «большой» (Николаев 2011: 419-420) и означает «большой народ»), жившие на берегах Оки. Политический центр точно не известен. Возможно, им был упоминаемый в «Поучении» Владимира Мономаха город Корьдно («в Вятичи ходихомъ по две зиме на Ходоту и на сына его и ко Корьдну ходихъ»: ПСРЛ. I: 248)[2].

(3) Древляне (у Константина Багрянородного Δερβλνίνοι/Βερβιάνοι; этноним означает «обитатели лесной страны»), жившие в украинском Полесье. Политический центр – Искоростень.

(4) Дреговичи (у Константина Багрянородного Δρουγουβῖται; этноним озна-чает либо «обитатели страны, изобилующей болотами», либо «потомки Драга/ Дрега»: Нидерле 1956: 160), жившие на север от Припяти по направлению к Двине. Политический центр – Туров.

(5) Кривичи (у Константина Багрянородного Κριβηταιηνοί; этноним означает «потомки Крива»), археологически представленные культурами псковских и смоленско-полоцких длинных курганов, и расселившиеся на огромной территории от Чудского озера и реки Великой до района современной Твери.

В силу широты своего расселения кривичи разделились на ряд локальных политических групп:

- Псковские кривичи (о них см.: Жих 2017: 87-106), жившие в бассейне Великой, Псковского и Чудского озер. Политический центр – Изборск, позднее на первое место выдвигается Псков;

-  Полоцкие кривичи, имевшие также имя полочане (о них см. Жих 2015: 31-52). Политический центр – Полоцк;

- Смоленские кривичи, бывшие судя по пассажу из этногеографического введения к ПВЛ («Кривичи же сѣдять на верхъ Волги, а на верхъ Двины, и на верхъ Днѣпра, ихже градъ есть Смоленскъ, туда бо сѣдять кривичи»: ПСРЛ. I: 10; ПСРЛ. II: 8), кривичами в «узком» смысле. Политический центр – Смоленск.

Также по сопоставлению археологических и лингвистических данных можно предполагать существование групп мстинских и верхневолжских (тверских) кривичей (Николаев 1990: 55; 2011а; Жих 2017: 97-98).

(6) Поляне (этноним означает «обитатели страны полей, освоенной окультуренной земли»), жившие в Среднем Поднепровье. Политический центр – Киев.

(7) Радимичи (этноним означает «потомки Радима») жившие в поречье Сожа. У Константина Багрянородного радимичи, происходящие согласно ПВЛ «от ляхов», названы вариантом этого этнонима, «лендзянами», Λενζανῆνοι/Λενζανῆνοι (от общеславянского *lęd-; ср: lęda – «необработанное поле»). Лендзяне – «жители необработанной (целинной) земли» (Lehr-Spławiński 1959; о тождественности летописных радимичей и Λενζανῆνοι/Λενζανῆνοι Константина Багрянородного см.: Жих 2017а: 47-51). Политический центр радимичей, видимо, находился в центре их земли, в районе современного Славгорода (Пропойск, древнерусский Прапошаск, впервые упоминается в 1136 году в грамоте Ростислава Мстиславича), где на высоком правом берегу Сожа, около устья реки Прони расположено городище (Куза 1996: 87; Жих 2017а: 26).

(8) Северяне (у Константина Багрянородного Σεβέριοι; этноним означает «обитатели страны *sěver, север»: Трубачев 2002: 386; либо связан с иранским *seu – «черный»: Иванов, Топоров 2000: 428-430), жившие на Правобережье Днепра на берегах Десны и Сейма. Политический центр – Чернигов.

(9)  Словене «ильменские», археологически представленные культурой сопок и предшествующими ей памятниками, жившие на берегах Ильменя, Волхова и рек и ильменского бассейна. Политический центр – Новгород (ранее Новгородское городище и его гипотетический предшественник «Холмгород»: Носов 2017: 28-33).

(10) Тиверцы (видимо, данное имя связано с древним названием Днестра, зафиксированным у Геродота в форме др.-греч. Τύρας. Тиверцы, таким образом, «обитатели Поднестровья»: Седов 1982: 129), жившие на берегах Нижнего Днестра. Политический центр неизвестен.

(11) Уличи (у Константина Багрянородного Οὐλτῖνοι; имя происходит либо от излучины, «угла»: Трубачёв 1961: 186-190; либо представляет собой вариант этнонима «лютичи»: Рабинович 1997: 178-199). Политический центр – Пересечен.

(12) Хорваты (этноним представляет собой вероятный иранизм: Иванов, Топоров 2000: 430-431; ЭССЯ 1981: 151), жившие в Прикарпатье. Политический центр неизвестен.

Каждый из названных этнополитических союзов представлял собой объединение небольших славянских группировок. Летописцы называют кривичей, вятичей, радимичей, полян, древлян и прочие восточнославянские этнополити-ческие объединения в одном ряду с лютичами, а про них по источникам хорошо известно, что они представляли собой союз ряда небольших «племён»: брежан, стодорян, чрезпенян, доленчан и т.д. Аналогична ситуация с ободритами, включавшими в себя древан, глинян, вагров и т.д. и лужицкими сербами, делившимися на сусельцев, жирмунтов, галомачей и т.д. Одним словом, там, где у нас есть источники, описывающие более детально внутреннюю жизнь славян, мы видим, что большие славянские этнополитические объединения, уровня тех, что попали на страницы древнерусских летописей, делились на ряд небольших общностей.

В анонимном «Баварском географе» (памятнике, созданном в швабском монастыре Райхенау в 70-е гг. IX в.: Назаренко 2001: 51-70) перечислено множество славянских «племён», не известных по другим источникам и, соответственно, с трудом поддающихся идентификации или не поддающихся ей вовсе. По всей видимости, это именно те небольшие «племена», из которых состояли крупные славянские этнополитические союза типа вислян, мазовшан, лютичей, кривичей и т.д.

А.П. Новосельцев совершенно справедливо, на наш взгляд, считал, что «древляне, поляне и т.д., по-видимому, идентичны таким германским ‘’племенам’’, как франки, саксы, бавары и т.д. которые на деле представляли уже союзы племён, хотя и сохранили наименование одного (господствующего) племени» (Новосельцев 2000: 49).

Названия восточнославянских локальных объединений в источниках почти не отразились (исключение – упомянутая в ПВЛ полоцкая группа кривичей, полочане), но здесь на помощь приходит археология, позволяющая выделять такие объединения в разных частях восточнославянского мира (Соловьёва 1956: 138-170; Алексеев 1978: 23-30; Рыбаков 1982: 264; Тимощук 1990: 72-111; 1995: 5-59; Фроянов 1992: 21-74; Звiздецкий 2008: 76-77; Еремеев, Дзюба 2010: 394-417).

Данные о социально-политической организации славиний в источниках, к сожалению, носят разрозненный спорадический характер. Однако, если свести все соответствующие упоминания начального летописания – Новгородской первой летописи (далее – НПЛ) и ПВЛ – в таблицу (Таблица 1), можно сделать определённые выводы.

Таблица 1. Социально-политическая организация восточнославянских этнополитических объединений по данным начального летописания [3]

Все восточноевропейские славинии имели сходную социально-политическую структуру, включавшую:

(1) Князей, осуществлявших оперативное управление, командовавших вой-ском, состоявшим из дружины и собираемого по мере необходимости народного ополчения, выполнявших общественно-полезные функции (защита своей земли, суд, охрана безопасности торговых путей, строительство городов и крепостей и т.д. О восточнославянских князьях см.: Фроянов 2001: 723-743; Свердлов 2003: 55-91).

(2) Знать (лучшие мужи, нарочитые мужи, старцы градские и т.д.)/совет знати, помогавшие князю в управлении (о восточнославянской знати см.: Фроянов 1999: 89-195; Жих 2015а: 7-28).

(3) Народное собрание, решавшее ключевые общественно-значимые и важные для всей славинии вопросы (война и мир, избрание князя и должностных лиц и т.д. О восточнославянских народных собраниях см.: Фроянов 1980: 159-160; Лукин 2004: 71-88; Жих 2012: 151-158).

(4) Города – укреплённые поселения (летописные «грады»), бывшие политико-административными, военными и культовыми центрами славиний. В городе пребывал князь, здесь концентрировалась знать, здесь собиралось народное собрание, здесь размещались центральные святилища и проводились праздники и т.д. (о восточнославянских общинных и «племенных» центрах разного уровня см.: Тимощук 1995: 5-59).

Крупнейший или наиболее удачно стратегически расположенный город был столицей всей славинии, прочие «племенные» грады (летописи упоминают их именно во множественном числе: ПСРЛ. I: 58; ПСРЛ. II: 47; 697; ПСРЛ. III: 106) – центрами небольших составляющих её славянских группировок.

В славянских этнополитических союзах формируется такой интересный социальный институт как полюдье – ежегодный объезд князем подвластной территории, в ходе которого он, получая корм для себя и дружины, исполнял необходимые общественно-полезные функции.

Рассказ о восточнославянском полюдье сохранился в составе т.н. «Анонимной записки», повествования неизвестного автора, отразившегося в трудах ряда арабо-персидских писателей, о народах степной полосы Евразии и юго-востока Европы, датируемого, судя по локализации кочевых этносов, первой половиной IX в. (об «Анонимной записке» см.: Галкина 2010: 54-98). Славяне, о которых говорится в «Анонимной записке» – это, скорее всего, либо вятичи (Рыбаков 1982: 225-234, 258-284), либо жившие южнее славяне Днепровского Правобережья.

Вот, что говорится в «Анонимной записке» (в передаче Ибн Русте, автора первой половины Х в.) о полюдье у восточных славян: «Глава их коронуется, они ему повинуются и от слов его не отступают. Местопребывание его находится в середине страны славян… И упомянутый глава, которого они называют ‘’главой глав’’ (ра’ис ар-руаса), зовется у них свиет-малик, и он выше супанеджа (видимо, воеводы – М.Ж.), а супанедж является его заместителем (наместником)… Есть у него прекрасные, прочные и драгоценные кольчуги. Город, в котором он живет, называется Джарваб, и в этом городе ежемесячно в течении трех дней проводится торг, покупают и продают. Царь ежегодно объезжает их. И если у кого из них есть дочь, то царь берет себе по одному из ее платьев в год, а если сын, то также берет по одному из платьев в год. У кого же нет ни сына, ни дочери, тот дает по одному из платьев жены или рабыни в год. И если поймает царь в своей стране вора, то либо приказывает его удушить, либо отдает под надзор одного из правителей на окраинах своих владений» (Новосельцев 1965: 388-389).

Б.Н. Заходер обратил внимание на то, что «термин, которым обозначается подать, взимаемая славянским царём с дочерей, сыновей или же наложниц славян, может означать не только ‘’платье’’, но вообще ‘’подарок’’, ‘’подношение’’» (Заходер 1967: 124). По мнению Б.А. Рыбакова здесь имеется в виду «некое количество выделанного меха, потребное для изготовления какого-то условного вида одежды», причём, вероятно, князь «во время своего полюдья имел дело не с каждым крестьянским дымом в отдельности, а со старостами ‘’сотен’’, главами родовых или соседских общин, плативших дань в 100 вевериц или кун за всё ‘’сто’’» (Рыбаков 1982: 278).

В древнерусских источниках наиболее подробно, в связи с их антикиевским выступлением, описано внутреннее устройство древлян (ПСРЛ. I: 54-60; ПСРЛ. II: 42-48; ПСРЛ. III: 110-113), у которых мы видим классическую тернарную структуру управления (Фроянов 1980: 126-127; Свердлов 2003: 88-91; Жих 2012: 155-156; 2015а: 13-14): (1) княжеская власть, (2) знать/совет знати (старейшины города, лучшие мужи, мужи нарочитые); (3) народное собрание, представлявшее собой фактически вооруженный народ (древляне совещаются со своим князем Малом и тут же выступают в поход на Игоря).

Обращают на себя внимание параллели между летописными рассказами о древлянах и сообщением «Анонимной записки» о славянах Днепровского Правобережья (вятичах-?): летописи говорят о древлянских князьях, видимо подчинённых Малу, во множественном числе («наши князи добри суть, иже распасли суть Деревьскую землю»: ПСРЛ. I: 56; ПСРЛ. II: 44; ПСРЛ. III: 111), а у Ибн Русте правитель славян именуется «главою глав». В обоих случаях, видимо, речь идёт о князьях/главах «малых племён», из совокупности которых состояли и древляне, и вятичи, и другие славинии.

*     *     *

II. Второй этап восточнославянского политогенеза. Формирование объединений из нескольких славиний

Со временем в разных регионах восточнославянского мира разгорается борьба за лидерство между разными славиниями (ср. сообщение летописей о древлянах, «обижавших» полян: ПСРЛ. I: 16-17; ПСРЛ. II: 12; ПСРЛ. III: 105. О славянских «племенных» конфликтах см.: Фроянов 1995: 22-96), в ходе которой одни из них, «примучивая» другие, создают большие «межплеменные» объединения трёхступенчатого уровня («малое племя» → славиния → союз нескольких славний, возглавляемый одной из них).

Волыняне/червяне. Древнейшая известная нам полития, включавшая в свой состав несколько славиний, имела центр на Волыни. Арабский автор Ал-Мас‘уди (ум. ок. 956/957 г.) в своих «Золотых копях и россыпях самоцветов» (ок. 947 г.) сообщает о существовавшем на Волыни и в сопредельных землях возглавляемом князем Маджком (ماجك) славянском этнополитическом союзе В.линана (подробнее о Маджке и В.линана см.: Жих 2016: 67-78. Там же см. историографию вопроса[4]).

«И эти <язычники> (славяне – М.Ж.) разделяются на разные роды: из них род, у которого с глубокой древности была государственность. Был у них царь, которого называли Маджк (Маджл). И этот род называется в.линана. В древности за этим родом следовали остальные роды ас-сакалиба (славян – М.Ж.) <по смыслу: этот род наиболее знатен из ас-сакалиба, т.к. у них впервые появилась государственность>, так как именно у них <в.линана> был царь, и другие их цари подчинялись ему».

И далее: «И ас-сакалиба много родов и разновидностей. Эта наша книга не подходит для описания всех их разновидностей и различных их разветвлений. Ранее мы упомянули известие о царе, которому подчинялись все их цари в древности, и это Маджк <царь> в.линана. И этот род один корень из корней <т.е. одна из главных династий> ас-сакалиба, почитаемый в их родах. И это идет у них с древности. Затем появились разногласия между их родами, и исчез их порядок <иерархия>. И их роды стали враждебны друг другу. Царь каждого их рода является царем, как мы упомянули, из их царей, по причине, о которой долго рассказывать» (Галкина 2016; см. также: Гаркави 1870: 135-138; Lewicki 1940/1950: 355-360).

Параллель к рассказу ал-Мас‘уди о В.линана находим в «Баварском географе», где говорится: «Сериваны – это королевство столь [велико], что из него произошли все славянские народы и ведут, по их словам, [своё] начало» (Назаренко 2001: 54-55).

Наиболее убедительным является объяснение названия сериваны (Zerivani) от слав. *Čьrvjane (Lehr-Spławiński 1961: 265) – червяне, что говорит о том, что это «королевство» (regnum) следует помещать в районе летописных Червенских градов, то есть на Волыни. Рядом с Zerivani/червянами в «Баварском географе» названы и собственно волыняне – Velunzani (Назаренко 2001: 54-55), что объясняется сложным характером структуры памятника, в котором зачастую вперемешку названы славянские этнополитические объединения разного уровня без какого бы то ни было их разграничения.

Червенские грады упоминаются в летописи в связи с событиями конца Х – начала XI вв. (ПСРЛ. I: 81, 150; ПСРЛ. II: 69, 137). Позднее в этом регионе существовала Червенская земля (ПСРЛ. II: 746), жители которой звались червянами (ПСРЛ. II: 487). Возникновение соответствующих понятий и названий следует относить к существенно более раннему времени. Город Червень был, очевидно, центром червян, подобно тому, как город Волынь был центром волынян.

Смысловая параллель рассказов ал-Мас‘уди с одной стороны и «Баварского географа» – с другой, является полной: и там и там говорится о существовании у славян в прошлом некоего значительного этнополитического объединения, от которого происходят другие славянские народы. Расположение этих двух «народов-прародителей», хоть и названных немного по-разному в одном регионе, делает тождество полным. Червяне – это, по всей видимости, часть волынян, возможно господствовавшая в течение некоторого времени в их этнополитическом объединении.

Датировать время существования этнополитического союза возглавляемого волынянами/червянами, о котором говорят ал-Мас‘уди и «Баварский географ» исходя только из их данных сложно. Ал-Мас‘уди говорит о нём, как о существовавшем «в глубокой древности». Не содержит датирующих признаков известие «Баварского географа» (за исключением верхней даты – даты составления самого источника – 70-е гг. IX в.).

Тут на помощь приходит археология. В VIII-IX вв. из ареала луки-райковецкой культуры выделяется ряд локальных археологических групп, что отражает процесс становления летописных волынян (группа памятников в верховьях Буга, Стыри и Горыни), древлян (группа памятников в бассейнах Тетерева и Упы), дреговичей (группа памятников в среднем течении Припяти в районе Турова), полян (группа памятников в киевском поречье Днепра, на Ирпени и в устье Десны) (Седов 1999: 46-50). Эта археологическая картина, по всей видимости, отразила процесс распада этнополитического союза, возглавляемого волынянами/червянами, описанный нашими источниками.

О причинах образования союза славиний во главе с волынянами мы можем лишь догадываться. В историографии отмечалось, что привести к объединению ряда славянских «племён» в одно целое под главенством волынян могла борьба с Византией или с кочевниками (Ключевский 1987: 124; Фроянов 2001: 726). Не оспаривая важности ни того, ни другого, следует отметить, что к образованию подобных союзов вели в первую очередь закономерности внутреннего социально-политического развития славянского общества.

Отождествить князя Маджка с каким-либо лицом, известным по другим источникам пока не представляется возможным. Время его жизни условно можно датировать второй половиной VIII – началом IX в.

Древляне. После распада возглавляемого Маджком славянского объединения, первенство в регионе Днепровского Левобережья переходит к древлянам, которые начинают «обижать» и подчинять своих соседей.

М.Б. Свердлов, обобщая наблюдения своих предшественников, заключил: «древляне, действительно, преуспевали в правление своих независимых от Киева князей. Судя по распространению древлянских археологических памятников, они ограничили расселение полян в IX-X вв. на запад узкой полосой, 25-30 км, ‘’гор’’ по берегу Днепра. К концу IX в. древляне подчинили, вероятно, дреговичей и волынян. После подчинения власти киевских князей они неоднократно пытались от неё освободиться. Да и в составе Русского государства Древлянская земля (позднее в составе Туровского княжества) имела большое значение в качестве обширного западного княжения в правление Олега Святославича, Святополка Ярополковича и Святослава Владимировича» (Свердлов 2003: 88. См. также: Толочко 2013: 80-86)[5].

В Древлянской земле развивались процессы урбанизации (Звiздецкий 2008), знаменитые каменные пряслица из овручского шифера, производившиеся с середины X в. древлянскими мастерами, расходились по всей Руси и соседним странам. В.Л. Янин высказал вполне убедительную гипотезу, что помимо утилитарных функций овручские пряслица, которые нередко находят в городах в количествах, явно превышающих хозяйственные потребности в них (иногда пряслица находят в кладах вместе с серебряными слитками; при раскопках в Пскове пряслица были найдены в кошельке рядом с западноевропейскими монетами), с момента своего появления выполняли также роль платёжного средства, т.е. были своеобразными деньгами («товаро-деньгами») для мелких платежей у восточных славян (Янин 2009: 212-213).

Союз северных восточных славян. На севере Восточной Европы процесс интеграции возглавили словене (о северной восточнославянской «конфедерации» см.: Фроянов 1992: 21-74; 2001а: 759-762; 2015: 98-103; Седов 1999а: 111-137; 2000: 240-249; Мельникова 2011: 101-102). О высоком уровне социально-политической организации словен и демонстрации ими своего единства и силы говорят погребальные памятники (которые могли выполнять также и культовые функции) представителей их социальной элиты – сопки VIII-X вв., представлявшие собой огромные курганы высотой от 2-3 до 10 м, для возведения которых были необходимы серьёзные трудовые затраты (о сопках ильменских словен см.: Седов 1970; 1982: 58-66; 1999: 158-165. О социокультурном значении сопок см.: Конецкий 1989: 140-150; 1993: 3-26. О культовом значении сопок см.: Свирин 2006: 231-251).

Словене объединили:

-   часть кривичей (псковских, и, возможно, полоцких);

-   чудь;

- славянское «племя», расселившееся в Волго-Окском междуречье, имя которого летописи не сохранили, и существование которого выводится из сопоставления лингвистических и археологических данных, его археологическим маркером являются браслетообразные сомкнутые височные кольца. В летописях эта славянская группировка, вероятно, фигурирует под именем мери (Дыбо, Замятина, Николаев 1990: 156-159; Седов 1999: 145-158). Возможно, славяне переняли этноним ассимилированных финнов, как считает В.В. Седов, но, на наш взгляд, логичнее полагать, что мерей это славянское «племя», дальше всего продвинувшееся на восток, в земли финнов (мери), стали называть его западные соседи, то есть это экзоэтноним, а настоящее имя этой славянской группировки нам неизвестно.

Союз северных славиний обладал и серьёзной военной силой. Около середины VIII в. в устье Волхова появляются варяги, выходцы из балтийского региона, где формируется полиэтничное торговое поселение в Ладоге (Кирпичников 1988: 39), связанное с Балтийско-Волжским путём, но дальше вглубь Восточной Европы около ста лет они не продвигаются по сути ни на шаг: до середины IX в. ни на одном поселении кроме Ладоги не выявлено надёжных признаков проживания варягов, носителей циркумбалтийской дружинной культуры (находки отдельных вещей не в счёт, так как они свидетельствуют не о проживании выходцев из балтийского региона, но только о контактах с ними словен, кривичей и т.д.). В.В. Седов констатировал: «Полное отсутствие до середины IX в. характерных скандинавских находок на других поселениях северо-запада свидетельствует о том, что торговая активность варягов ограничивалась Ладогой, они ещё не решались широко проникать вглубь словенско-кривичских территорий. Очевидно, торговая деятельность, а на её развитие указывают находки восточных момент, находилась в этих землях в руках представителей местного населения. Кроме Ладоги единичные находки (кресало и топор) скандинавских типов, определяемые концом VIII – первой половиной IX в., найдены ещё на Сарском городище, в области проживания мери, но говорить о проникновении сюда скандинавов на основе их явно преждевременно» (Седов 2003: 7). Признаков проживания варягов нет в ранних материалах Новгородского городища, в материалах Холопьего городка, городища на Сяси, Новых Дубовиков, материалах Изборска или ранних материалах Псковского городища и т.д. (Седов 1999а: 100-111; 2003: 4-6).

Из этого следует, что словене и их союзники вполне успешно «блокировали» варягов в Ладоге и не давали им в течение примерно ста лет никуда продвигаться иначе как в качестве купцов.

Более того, рядом с неукреплённой Ладогой существовала славянская крепость Любша (где укрепления были возведены ещё в конце VII – начале VIII в. О Любшанском городище см.: Рябинин, Дубашинский 2002: 196-203; Рябинин 2003: 16-19), при том, что поселение в Ладоге до последней четверти IX в. не имело укреплений[6]. Очевидно, что укреплённое поселение политически господствовало над неукреплённым. Это даёт нам ключ к пониманию того, что представляло собой с историко-социологической точки зрения раннее поселение в Ладоге (об итогах археологического изучения древней Ладоги см.: Кирпичников 1984: 20-42; 1985: 3-27; 1988: 38-79; Кузьмин 2008: 69-94): оно было полиэтничным международным торговым эмпорием, находившимся под политическим контролем словен и их крепости Любши.

Поэтому периодически возникающие историографические спекуляции о Ладоге как о центре некой скандинаво-славяно-финской политии, как о «столице», откуда варяги-скандинавы будто бы управляли славянами и т.п.,[7] должны быть решительно отвергнуты как противоречащие фактам. Торговое поселение в Ладоге не имело и в силу самой своей социальной природы не могло иметь значения политико-организационного центра, не могло быть «столицей» севера Восточной Европы.

Историческая ситуация в Ладожско-Ильменском регионе и соседних землях существенно меняется в середине IX в.: с этого времени варяжская дружинная культура появляется на Новгородском (Рюриковом) городище, признаки проживания варягов появляются в Верхнем Поволжье и в некоторых других пунктах (Седов 1999а: 125-127), что вполне согласуется с рассказом ПВЛ о призвании Рюрика и его варягов[8]. Учитывая, что в предшествующие сто лет словене вполне успешно блокировали продвижение варягов, то их успешное перемещение на юг и восток около середины IX в., очевидно, явилось результатом союза со словенами. И именно как союзники словен варяги получили возможность такого продвижения.

Соответственно, можно, на наш взгляд, говорить о том, что легенда, зафиксированная в НПЛ и в ПВЛ, в общем, вполне исторично передаёт суть произошедших событий. Появление Рюрика в землях словен, главенствовавших в северной восточнославянской политии, стало результатом определённого соглашения – «ряда» между ним и словенами, а также их союзниками (кривичами, мерей и чудью).

Избрание князя из числа выдающихся по своим личным качествам мужей – традиционное для славян и других народов периода «военной демократии» явление. Память о подобной практике сохранилась в былинах: «по былинам, спасённый Ильёй город предлагает ему быть воеводой (или князем) и ‘’суды судить да ряды рядить’’ (или суды ‘’судить все правильно’’)» (Рыдзевская 1978: 166).

При этом решающее значение имеет не этническая принадлежность или происхождение, а личные качества человека как политика, дипломата и военачальника[9]. Ближайшей типологической аналогией «призвания» Рюрика является избрание среднедунайскими славянами VII в. своим правителем галло-римского или франкского купца Само, завоевавшего их расположение благодаря своей доблести в битвах с аварами (Ронин 1995: 364-397). Рюрик (или его исторический прототип), вероятно, подобно Само, был храбрым воином и выдающимся политиком, заслужившим уважение и признание со стороны словен.

Вполне историчны описанные в летописях примерные границы политии Рюрика (Свердлов 2003: 112-115), а фиксируемый археологически факт резкого увеличения в этот период потока дирхемов, поступающих в пределы этих границ (обобщение соответствующих данных см.: Серяков 2016: 183-193), говорит о том, что Рюрик вполне успешно решал ключевые экономические задачи своего «государства».

Поскольку Рюрику удалось укрепиться у власти и именно его потомки (или люди, по каким-то причинам ставшие возводить к нему своё происхождение) стали правящей династией, в исторической памяти довольно стандартный эпизод политической практики словен периода «военной демократии» трансформировался в то, что мы называем Сказанием о призвании варягов.

Получая от словен, псковских и полоцких кривичей, чуди и мери «корм» для себя и своей дружины, Рюрик так же, как некогда Само, выполнял традиционные для славянских князей общественно-полезные функции (защита своей земли, суд, текущее административное управление, охрана безопасности торговых путей, строительство городов и крепостей, сбор дани с подвластных племён и т.д.).

Резиденция Рюрика, очевидно, размещалась в сердце словенской земли в районе интенсивного земледельческого освоения на Новгородском (краеведы XIX века прозвали его «Рюриковым») городище (о Новгородском городище см.: Носов 1990; Носов, Горюнова, Плохов 2005; Носов, Плохов, Хвощинская 2017), возникшем, вероятно, ещё в первой половине IX в. как укреплённый посёлок словен (Седов 1999а: 102-103; 2003: 4-5; Носов 2017: 23-24, 28-33), и ставшем с середины IX в. политико-административным, редистрибутивным, военным, организационным и религиоз-ным (напротив Городища находился главный культовый объект словен – Перынь) центром северной восточнославянской политии словен и их союзников.

Городище, как предшественник Новгорода, видимо, и фигурирует под соответствующим именем в летописных известиях, описывающих события второй половины IX в. Сам же Новгород в качестве городского центра формируется, по современным данным, примерно в середине X века (Янин 2004: 127-129; 2008: 27-28). Именно Новгородское городище с его крепостью и выразительной варяжской дружинной культурой и было тем историческим «Новгородом», в котором вокняжился прибывший в словенскую землю Рюрик.

Юго-восток славянского мира. Своеобразные политические процессы шли на юго-востоке славянского мира, где впервые фиксируется источниками этноним «русь». Существует целый ряд взаимоисключающих гипотез о его происхождении (иранская/индоарийская: Трубачев 2005: 131-188; славянская: Otrębski 1960: 219-227; Роспонд 1979: 43-47; Максимович 2006: 14-56; скандинавская: Мельникова, Петрухин 1989: 24-38; Кулешов 2009: 441-459; Николаев 2011: 411-418; ругская: Кузьмин 1970: 28-55; 2003: 268-293 и т.д.), в связи с чем довольно перспективным представляется вывод, сделанный В.А. Бримом о возможности существования соответствующих омонимичных имён как на юго-востоке Европы, так и в балтийском регионе, которые впоследствии контаминировались (Брим 1923). Данная гипотеза, с теми или иными вариациями, встретила в разное время поддержку ряда учёных (Е.А. Рыдзевская, Б.Д. Греков, М.Я. Сюзюмов, А.П. Новосельцев) и была принята М.Б. Свердловым (Свердлов 2003: 92-95; 2011: 578-584. Там же см. историографию вопроса) и А.А. Горским (Горский 2004: 43-46). Основательно развил её в своих работах А.Г. Кузьмин (Кузьмин 2003: 242-313).

Сказанное выше о варягах и словенах решительно не позволяет связывать с варягами русов ранних восточных, византийских и западноевропейских источников, действующих на юго-востоке Европы, которыми правит каган. В то время как варяги ещё не продвинулись никуда дальше Ладоги или в лучшем случае, только появились на Новгородском городище и в Верхнем Поволжье, источники надёжно локализуют русов с каганом во главе в Юго-Восточной Европе (Березовец 1970: 59-74; Рыбаков 1982: 172-234; Седов 1999: 50-82; 1999а: 27-70; 2003: 3-14; Поляк 2001: 87-91; Галкина 2002: 63-138; 2006: 202-270; 2012: 42-155, 256-313; Свердлов 1970: 363-369; 2003: 92-99; Толочко 2013: 38-59; Фроянов 2015: 93-98).

Корни этнонима и/или хоронима рус/рос с исходным значением «светлый»/ «белый» на юге Восточной Европы, скорее всего, уходят корнями в иранскую/ индоарийскую среду и лишь впоследствии он был усвоен частью восточных славян (Березовец 1970: 59-74; Седов 1982: 111-112; 1999: 63-67; 1999а: 27-54; Галкина 2002: 237-284, 309-328; 353-407; 2012: 294-300; 314-333; Свердлов 2003: 94-95; 2011: 578-582; Трубачев 2005: 131-188). Только в данном регионе возможно помещать политию, правитель которой именует себя «каганом», титулом, считавшимся наивысшим у народов евразийских степей, ибо только здесь были понятны его смысл и значение. Локализации Русского каганата где-то на севере (на о. Рюген, в Ладоге, на Городище, в Верхнем Поволжье и т.д.), безосновательны – титул «кагана» просто не мог там появиться, так как не имел в этом регионе никакого смысла, будучи чем-то вроде «герцога» в Китае.

При этом нет достаточных оснований помещать Русский каганат и на Среднем Днепре в Киеве, как делают многие исследователи (см. например: Рыбаков 1982: 284-316; Горский 2004: 54-58; Толочко 2013: 46-59; Фроянов 2015: 97-98), т.к. для первой половины IX в. здесь нет такого уровня материальной культуры, который позволял бы говорить о существовании столь мощной политической единицы.

Ближе всего к решению проблемы Русского каганата, на наш взгляд, подошёл с одного конца В.В. Седов, и Д.Т. Березовец с Е.С. Галкиной – с другого, сомкнувшие тему с двух сторон. В.В. Седов связал Русский каганат со славянской волынцевской культурой, существовавшей в VIII – начале IX в. на Правобережье Днепра с захватом небольшого участка Левобережья в районе Киева, территория которой совпадает с ареалом Русской земли «в узком смысле» (Седов 1999: 50-82; 1999а: 27-70; 2003: 3-14). Но в «Анонимной записке» в качестве характерного для русов типа погребения названо захоронение по обряду ингумации в «могиле в виде большого дома» (Новосельцев 1965: 398), в то время как «волынцевцы» практиковали стандартное для славян трупосожжение, также большинство восточных авторов различает русов и славян как разные этносы.

Учитывая, что описанная в источнике погребальная обрядность русов полностью соответствует катакомбным погребениям салтовской культуры, а сами «волынцевцы» испытали существенное влияние её носителей, аланов, наиболее перспективной является позиция украинского археолога Д.Т. Березовца и развившей его идеи Е.С. Галкиной, отождествивших Русский каганат с салтово-маяцкой археологической культурой верховьев Северского Донца, Оскола и Дона, а русов древнейших источников с ее носителями – североиранским этносом, близким аланам (Березовец 1970: 59-74; 1999: 321-350; Галкина 2002; 2006: 385-441; 2012: 256-313; Кузьмин 2003: 243-267; Жих 2009: 147-157; 2015б: 138-140). По мнению Е.С. Галкиной в состав Русского каганата входили и славяне-«волынцевцы» (ареал которых и стал Русской землёй в «узком» смысле[10]), чем объясняются их мирные и весьма тесные взаимоотношения с «салтовцами», фиксируемые по археологическим данным (Березовец 1965: 47-67; Галкина 2002: 309-328; 2006: 427-434; 2012: 294-300).

Аланская салтовская культура с её белокаменными крепостями, чеканкой собственной монеты («подражаний» дирхемам), развитым земледелием и военным делом (об аланской салтовской культуре см.: Ляпушкин 1958: 85-150; 1961: 187-214; Афанасьев 1987; 1993; Галкина 2006: 385-441; 2012: 256-313) хорошо соответствует той политии русов, которую знают восточные авторы на юго-востоке Европы. Салтовские аланы-русы серьёзно повлияли и в культурном, и, видимо, в политическом отношении на своих славянских соседей (северян, полян, донских славян и вятичей), также входивших в состав каганата.

Русский каганат был разгромлен около середины IX в. в результате венгерской и хазарской агрессии и потерял свой статус, в результате чего часть славиний днепровского Правобережья оказывается на какое-то время в даннической зависимости от Хазарии (Седов 1999: 77; 1999а: 70).

По источникам неизвестно о том, чтобы какая-то из правобережных славиний подчинила себе своих соседей, но и у радимичей, и у вятичей[11] сложились мощные политии, выдержавшие длительную борьбу с экспансией Киева (радимичи – до конца X – первой половины XI в., вятичи – до второй половины XII в.: Жих 2017а: 13-26).

*     *     *

III. Третий этап восточнославянского политогенеза. Формирование в Среднем Поднепровье поляно-варяжской политии и объединение славиний Восточной Европы вокруг Киева

Согласно условной дате ПВЛ в 6390 (882) году в Киев из Новгорода приходит войско Вещего Олега, наследника Рюрика. Захватив Киев, князь именно сюда переносит свою ставку (ПСРЛ. I: 23; ПСРЛ. II: 16-17). Отношения между киевской полянской общиной и новой княжеской династией, очевидно, вскоре были урегулированы на взаимовыгодной договорной основе. Когда в летописях применительно к концу X века впервые появляются развёрнутые сведения о внутриполитической жизни Киева, мы видим, что все важные решения Владимир обсуждает со старцами градскими – полянской знатью (ПСРЛ. I: 82, 106-108, 124-127; II: 69, 93-94, 109-112; III: 130, 148-149, 166-167. Анализ данных летописных сообщений см.: Жих 2015а: 14-16). Очевидно, что сложился такой порядок гораздо раньше.

Варяги принесли в Киев передовую военную технику циркумбалтийского региона, а полянская община дала князьям людские контингенты для формирования войск и проведения активной завоевательной политики.

И.Я. Фроянов справедливо констатировал: «В своей политике подчинения восточнославянских племён Рюриковичи опирались в первую очередь на воев… Для покорения и обложения данью древлян, северян, радимичей и прочих князья нуждались в более мощных военных соединениях, нежели дружина» (Фроянов 1980: 190).

Никакая княжеская дружина не смогла бы завоевать и держать в подчинении славинии. Только массовое народное войско Киевщины было способно решить задачу покорения Восточной Европы. Завоевания киевских князей – это результат действий не только князей и их дружин, а и рядовых полян, объединённых в ополчение. Соответственно, и дани с покорённых славиний шли не только князю и его дружине, но всей киевской полянской общине. Вспомним сообщения летописей о дани, выплачиваемой Византией не только князю с дружинниками, но и целым русским городам (ПСРЛ. I: 31, 49; ПСРЛ. II: 22, 37), о распределении древлянской дани между Киевом и Вышгородом (ПСРЛ. I: 60; ПСРЛ. II: 48) и т.д., а также слова Константина Багрянородного о том, что в полюдье «архонты выходят со всеми росами» (Константин Багрянородный 1991: 51). Под росами император, очевидно, понимает всю киевскую общину как таковую, выступающую коллективным экзоэксплуататором покорённых восточно-европейских славиний, объединившую как пришедших с севера варягов, так и полян – не случайно последние не упомянуты в списке подвластных росам «племён».

Новая среднеднепровская полития, усвоившая имя «русь»[12], в конце IX – первой половине X в. постепенно объединяет вокруг себя большинство восточноевропейских славиний (древлян, дреговичей, кривичей, радимичей, северян, уличей, словен), так создаётся восточнославянская «конфедерация», или по терминологии Б.А. Рыбакова и И.Я. Фроянова «суперсоюз»/«союз союзов»/ «федерация союзов» (Рыбаков 1958: 857; 1982: 284-286; Фроянов 1980: 13-14; 2001: 735; 2015: 147). Славянские Земли, попадавшие под власть Киева, сохраняли огромную автономию (своих князей, знать, народные собрания, политическую и военную организацию и т.д.) и нередко стремились восстановить полную независимость, хотя активно участвовали в организуемых киевскими князьями военно-торговых экспедициях (ср. перечни участников походов на Византию в 907 и 944 гг.: ПСРЛ. I: 29, 45; ПСРЛ. II: 21, 34), получая свою долю даней и выхода на международные рынки.

Главной формой зависимости восточнославянских Земель от Киева была выплата дани. Здесь та система полюдья, которую мы уже рассматривали на уровне отдельных славиний, вышла на новый, более высокий уровень: если полюдье в рамках конкретной славянской этнополитии представляло собой обеспечение князя социумом за выполнение им общественно-полезных функций (Фроянов 1996: 448-484), то теперь оно превращается в форму сбора дани киевской общиной с покорённых славиний, в отношении которых она выступает коллективным завоевателем.

О том, как происходил первоначально сбор дани с покоренных Киевом этнополитических объединений восточных славян, рассказывает византийский император Константин Багрянородный в своем сочинении «Об управлении империей»: «Зимний же и суровый образ жизни тех самых росов таков. Когда наступит ноябрь месяц, тотчас их архонты выходят со всеми росами из Киава (Киева – М.Ж.) и отправляются в полюдия, что именуется ‘’кружением’’, а именно – в Славинии вервианов (древлян – М.Ж.), другувитов (дреговичей – М.Ж.), кривичей, севериев (северян – М.Ж.) и прочих славян, которые являются пактиотами (данниками – М.Ж.) росов. Кормясь там в течение всей зимы, они снова, начиная с апреля, когда растает лед на реке Днепр, возвращаются в Киав. Потом так же, как было рассказано, взяв свои моноксилы (ладьи – М.Ж.), они оснащают их и отправляются в Романию (Византию – М.Ж.)» (Константин Багрянородный 1991: 51).

Из текста источника следует, что дань представляет собой натуральное обеспечение – ‘’корм’’. Даннические отношения в Восточной Европе первой половины Х века ещё довольно архаичны, сводясь, преимущественно, к простому натуральному обеспечению победителей побеждёнными.

Характерно, что из другого места сочинения византийского императора мы узнаём, что даже такие важные для русов вещи как ладьи, отнюдь не являлись частью дани, а покупались русами у представителей славиний: «Славяне же, их (русов – М.Ж.) пактиоты, а именно: кривитеины (кривичи – М.Ж.), лендзанины (радимичи – М.Ж.) и прочие Славинии – рубят в своих горах моноксилы во время зимы и, снарядив их, с наступлением весны, когда растает лед, вводят в находящиеся по соседству водоемы. Так как эти [водоемы] впадают в реку Днепр, то и они из тамошних [мест] входят в эту самую реку и отправляются в Киову (Киев – М.Ж.). Их вытаскивают для [оснастки] и продают росам» (Константин Багрянородный 1991: 44-45).

Подробный анализ древнерусского полюдья как важной части политической системы формирующегося государства был произведен Б.А. Рыбаковым (Рыбаков 1982: 316-342. Об аналогах славянского института полюдья в других странах см.: Полюдье 2009), по мнению которого оно представляло собой последовательный круговой объезд названных Константином славиний (Рыбаков 1982: 317. Рисунок с маршрутом полюдья).

Иначе интерпретировал организацию полюдья М.Б. Свердлов. Обратив внимание на то, что в рассказе о полюдье Константин не только перечисляет несколько славиний, но говорит и о «прочих славянах», а в другом месте называет данниками Руси также лендзян и уличей, учёный заключил: «полюдье является не последовательным объездом только древлян, дреговичей, кривичей и северян, а разъездом ‘’архонтов’’ из Киева по ‘’Славиниям’’, названным ‘’и прочих славян’’. Там они совершали круговой объезд»; «великий князь, члены великокняжеской семьи, знатные княжие мужи с дружинами (‘’со всеми росами’’) ежегодно выходили из Киева с ноября по апрель кормиться» (Свердлов 2003: 167-168, 169).

В поддержку гипотезы М.Б. Свердлова можно привести летописное сообщение, согласно которому Игорь передал дань с уличей и древлян своему воеводе Свенельду, в результате чего собственные дружинники стали жаловаться Игорю: «отроци Свѣньлъжи изодѣлися суть оружьемъ и порты, а мы нази» (ПСРЛ. I: 54; ПСРЛ. II: 42; ПСРЛ. III: 110). Получается, что Игорь и его дружина не принимали участия в сборе дани Свенельдом с двух названных «племён»; Свенельд собирал дань в одних славиниях, Игорь – в других.

Отношения данничества всегда обращены «во вне». Это отличает основанные на них политические объединения от собственно государства, где отношения эксплуатации обращены «внутрь» самого общества.

Итак, политическая организация формирующегося Русского государства предстаёт перед нами в качестве двухуровневой:

(1) Уровень отдельных славиний с их социально-политической организаций (князья, знать, народные собрания, войска, города, принцип взаимных обязательств между народом и властью и т.д.);

(2) Общерусский уровень, на котором киевская община (с её князьями, знатью, народными собраниями, войсками, городами, принципом взаимных обязательств между народом и властью и т.д.) выступает в качестве коллективного завоевателя и правителя.

Такая система с неизбежностью вела к столкновению между двумя названными уровнями. Цели славиний с одной стороны и цели Киева с другой были противоположны. Первые стремились к восстановлению полной независимости, второй – к усилению своего контроля и в перспективе к началу прямого управления завоеванными областями (ср.: Пузанов 2017: 180-181). Летописи пестрят указаниями на войны Киева со славиниями (ПВЛ 2007: 11, 14, 21, 26-29, 31, 35, 38-39).

Наиболее острые формы приняла борьба киевского и древлянского обществ. Древляне не только не хотели мириться со своим статусом киевских данников, но и сами претендовали на лидирующее положение в Восточной Европе.

Кульминацией противостояния древлян и киевских русов стал в 6453 (945) году разгром древлянами дружины киевского князя Игоря и его жестокое убийство: «Игорь иде в Дерева в дань, и примышляше къ первои да[н]и [и] насиляше имъ и мужи его. Возьемавъ дань, поиде въ градъ свои. Идуще же ему въспять, размысливъ рече дружинѣ своеи: ‘’Идѣте съ данью домови, а я возъвращюся, похожю и еще’’. Пусти дружину свою домови, съ маломъ же дружины возъвратися, желая больша имѣнья. Слышавше же деревляне яко опять идеть, сдумавше со княземъ своимъ Маломъ: ‘’Аще ся въвадить волкъ в овцѣ, то выносить все стадо, аще не оубьють его, тако и се. Аще не оубьемъ его, то все ны погубить’’. [И] послаша к нему глаголюще: ‘’Почто идеши опять? Поималъ еси всю дань’’. И не послуша ихъ Игорь. И вышедше изъ града Изъкоръстѣня деревлене, оубиша Игоря и дружину его, бѣ бо ихъ мало» (ПСРЛ. I: 54-55: ПСРЛ. II: 43; ПСРЛ. III: 110).

Византийский историк Лев Диакон сообщает об ужасном способе казни, которому подвергли древляне ненавистного им завоевателя Игоря: «отправившись в поход на германцев (Γερμανοι – очевидно ошибочная форма из Βερβιανοι, как называет древлян Константин Багрянородный – М.Ж.), он был взят ими в плен, привязан к стволам деревьев и разорван надвое» (Лев Диакон 1988: 57).

После убийства Игоря у древлянского князя Мала были далеко идущие планы по женитьбе на Ольге, подчинении Киева и переходу власти в Восточной Европе к древлянам («Се князя оубихомъ рускаго, поимемъ жену его Вольгу за князь свои Малъ, и Святослава и створимъ ему якоже хощемъ»: ПСРЛ. I: 55; ПСРЛ. II: 43; ПСРЛ. III: 110), причём по представлениям того времени он был полностью в своём праве: убив своего противника победитель перенимал его власть, получал его жену и его владения. Вспомним летописные эпизоды о том, как князь Мстислав Тмутаракан-ский убив в бою касожского князя Редедю завладел его женой и землями (ПСРЛ. I: 146-147; ПСРЛ. II: 134), или как Владимир, убив Ярополка получил не только принадлежавший ему киевский стол, но и его жену с сыном (ПСРЛ. I: 78; ПСРЛ. II: 66; ПСРЛ. III: 127).

Ольга в сложившейся ситуации проявила себя волевым решительным политиком (об Ольге, ее происхождении и о том, как она оказалась во главе киевской общины после гибели Игоря см.: Королев 2000: 128-150; 2002: 118-147; Карпов 2009). Отправившись в поход на Древлянскую землю, она разбила древлянские войска, и взяла её столицу Искоростень. После победы Ольга «взя градъ и пожьже и, старейшины же града изънима[13], и прочая люди овыхъ изби, а другия работе предасть мужемъ своимъ, а прокъ их остави платити дань. И възложиша на ня дань тяжьку» (ПСРЛ. I: 59-60).

Древлянская знать в качестве политического субъекта и оплота древлянской независимости была в первую очередь устранена Ольгой с политической сцены. Именно знать была оплотом политической субъектности древлян. Ликвидировав элиту древлянского социума, Ольга, очевидно, разрушила всю систему вертикальных связей древлянского общества, его привычную структуру, которая поддерживала целостность всего их этнополитического союза, что стало толчком к началу утратой древлянами своего самосознания и к их растворению в составе формирующейся древнерусской народности (об убийстве древлянами Игоря, о последовавшем за этим покорении Древлянской земли, а также о смысловых нагрузках летописного рассказа об этих событиях см.: Соловьев 1959: 150, 153-156; Мавродин 1945: 246-250; Рыдзевская 1978: 193-202; Рыбаков 1982: 325-328, 360-363; 1987: 365-378; Демин 1993: 47-49; Петрухин 1995: 143-153; 2014: 277-284; Фроянов 1995: 49-77; 1996: 381-393; 2015: 167-172; Королев 2000: 102-150; 2002: 74-91, 118-141; Свердлов 2003: 86-91, 180-183; ПВЛ 2007: 434-439 (комментарии Д.С. Лихачева); Карпов 2009: 81-112).

Война киевских русов и древлян носила очень жестокий характер. Археология свидетельствует о значительном погроме в Древлянской земле в середине Х века, вызвавшем её архаизацию и некоторое запустение. Из известных археологам на конец 2000-х гг. двадцати укреплённых древлянских поселений («градов») только пять демонстрируют непрерывность развития на протяжении всего древнерусского периода, остальные победу Ольги не пережили, причём вплоть до XII в. новые фортификации в регионе не возводились (Звiздецкий 2008: 78-79; 97).

Сила древлян оказалась подорвана и их претензии на лидерство в Восточной Европе были уничтожены навсегда.

*     *     *

IV. Реформы княгини Ольги. Создание системы погостов[14]

Масштабная война с древлянами стала рубежом в истории взаимоотношений Киева и подчиненных ему славиний, положив начало новому этапу в процессе становления и консолидации Русского государства как политического организма.

Понимая, что двухступенчатая организация формирующегося Русского государства, ведущая к острым конфликтам, зашла в тупик и изжила себя, Ольга начинает проведение важных политико-административных реформ, направленных на централизацию подвластного Киеву восточнославянского мира. Реформы Ольги разграничивают два периода истории Руси и поворачивают её на новую траекторию развитию.

Под 6454 (946)/6455 (947) гг. в ПВЛ и НПЛ содержатся рассказы об устроительных мероприятиях Ольги, которые можно разбить на четыре условных блока[15] (Таблица 2).

Таблица 2. Устроительная деятельность княгини Ольги по данным начального летописания

Все три летописи (Лаврентьевская, Ипатьевская и Новгородская первая) содержат, с определёнными отличиями, близкий в текстуальном отношении рассказ, состоящий из одних и тех же четырёх смысловых блоков. В ПВЛ имеется лишь одно существенное расширение – пассаж о погостах, данях (плюс оброках по ИЛ) на Луге. Этот непростой для интерпретации летописный текст давно уже находится в центре внимания исследователей[16].

А.А. Шахматов считал, что второй и третий блоки (о деятельности Ольги в районе Новгорода и Пскова) имеют новгородское происхождение, восходя к Новгородскому своду 1050-х гг., и являются вставкой, сделанной в текст киевского Начального свода середины 1090-х гг. В предшествующем киевском летописании (Древнейшем своде времён Ярослава Мудрого) присутствовали только первый и четвёртый блоки, составляющие изначально единый рассказ не разделённый «новгородской» вставкой (Шахматов 2002: 91, 129-130).

При этом учёный предположил, что рассказ о деятельности Ольги на Новгородчине является искусственным, созданным автором Новгородского свода середины XI в. под влиянием рассказа Древнейшего киевского свода о мероприятиях княгини в Древлянской земле. Связанно это было с существованием на новгородском севере своей собственной Деревской земли (пятины), наличие которой и позволило будто бы новгородскому летописцу 1050-х гг. приурочить рассказ Древнейшего свода о деятельности Ольги у древлян к Новгородчне. Позднейший киевский летописец, автор Начального свода конца XI в. просто соединил эти два рассказа (Шахматов 2002: 129-130).

В современной историографии мнения о недостоверности летописного рассказа о деятельности Ольги в Новгородской земле придерживается Н.Ф. Котляр. Вслед за А.А. Шахматовым историк отмечает, что «возле Новгорода в древнерусское время существовала своя Деревская земля, деревский погост. В начале XI в. Деревской землей называлась область Новоторжская, возле Торжка, а сам город Торжок звался в древности… Искоростенем» (Котляр 1986: 100).

Не все, однако, так просто. Если и признать, что рассказ о деятельности Ольги в Новгородской земле – вставка, основанная на новгородских источниках XI в., то это отнюдь не отменяет того, что в Новгороде, также как и в Киеве, могла сохраняться собственная память о деятельности Ольги.

Возникает и следующий естественный вопрос: а откуда, собственно, на севере Руси взялась Деревская земля, да еще и со своим собственным Искоростенем? Н.Ф. Котляр считает, что она была заселена колонистами с юга, выходцами из Древлянской земли (Котляр 1986: 100), но не конкретизирует это положение. По мнению А.С. Королева речь тут может идти о древлянах, бежавших из своей земли на север после подавления их восстания Ольгой (Королев 2002: 120).

На наш взгляд, вполне уместно предположить, что, разгромив древлян, именно Ольга целенаправленно переселяет часть их в Новгородскую землю[17]. Осуществляет, так сказать, первую известную нам в отечественной истории депортацию непокорных (вспомним длительную историю борьбы Киева с древлянами, сообщениями о которой летопись просто пестрит: ПВЛ 2007: 11, 14, 21, 35) в другую часть страны, чтобы оторвать их от родной земли и навсегда покончить с традиционной для Киева «древлянской проблемой». Масштаб столкновения (борьба между древлянами и киевскими русами за лидерство в Восточной Европе) диктовал и необходимость принятия радикальных мер. Переселение части древлян в Новгородскую землю и могло стать именно такой мерой.

Связь Ольги с Новгородской-Псковской словенско-кривичской землей несомненна (Королев 2000: 128-132; 2002: 120-121 и сл.). Сама она происходила именно оттуда (Королев 2000: 128-132; 2002: 118-120; Карпов 2009: 11-36. См. также: Свердлов 2003: 182-183) и именно там княжил впоследствии ее сын Святослав, как о том сообщает Константин Багрянородный (Константин Багрянородный 1991: 45).

Важно, что в дальнейшем система погостов получит наибольшее развитие именно в Новгородской земле[18], в то время как в остальных регионах Руси постепенно исчезнет, а летописи особо отмечают создание их там Ольгой. Поэтому подвергать сомнению рассказ о деятельности княгини Ольги в Новгородской земле, на наш взгляд, нет оснований, хотя идея о восхождении его к Новгородской летописи XI в. вполне правомерна.

Присутствие рассказов о реформах Ольги в древнейших летописных сводах Киева и Новгорода указывает на то, что в целом они в качестве исторического заслуживают серьёзного доверия. Во времена составления древнейших летописей созданные Ольгой погосты могли ещё существовать. Так, по словам Н.И. Платоновой «например, на Мсте в XI в., действительно, существовали старинные погосты, основание которых связывалось современниками с деятельностью княгини Ольги. Сходным образом обстоит дело и с летописным упоминанием Луги» (Платонова 2012: 136).

Н.М. Карамзин справедливо назвал проведенные Ольгой реформы делом «великой законодательной мудрости» и важным этапом в развитии «внутреннего порядка государства» (Карамзин 1989: 270).

Что касается связи «вотчинно-домениальной» (села, перевесища, ловища) и «государственно-административной» (погосты, становища, уставы, уроки) составляющих в деятельность княгини Ольги, то села[19], перевесища, ловища и т.д. могли быть не столько неким «доменом Ольги», о котором часто писали в советской историографии, сколько предназначаться для хозяйственно-бытового обеспечения погостов. Не случайно летописец помещает все эти понятия в единый смысловой ряд.

Комплекс известий о селах, знаменьях, ловищах, перевесищах и т.д. в историографии традиционно принято связывать в первую очередь с созданием (или реформой) Ольгой домениального землевладения киевских князей. Особенно принято было подчеркивать этот момент в советской историографии, стремившейся во что бы то ни стало найти на Руси уже с IX-X вв. крупное феодальное землевладение. Так Б.А. Рыбаков полагал, что «время княгини Ольги… было временем усложнения феодальных отношений, временем ряда запомнившихся реформ, укреплявших и юридически оформлявших обширный, чересполосный княжеский домен от окрестностей Киева до… Луги и… Мсты» (Рыбаков 1982: 367).

Л.В. Черепнин считал, что летопись рассказывает об «организации хозяйства на землях, принадлежащих князьям-вотчинникам, пользовавшимся трудом феодально-зависимых людей… Вероятно, часть земельной площади была изъята Ольгой у пользовавшихся ей общинников в личную собственность» (Черепнин 1965: 150). Аналогично и мнение О.М. Рапова (Рапов 1977: 27).

Эти положения оспорил И.Я. Фроянов, который полагает, что села Ольги были немногочисленны и заводились преимущественно с промысловыми целями (Фроянов 1999: 136-138). Что же касается ловищ, перевесищ и становищ Ольги, то их ученый определяет как места ловли жертвенных животных и птиц (ловища и перевесища) и их ритуальных жертвоприношений, которые совершала Ольга в специальных местах (становищах), чтобы таким сакральным путем обеспечить себе победу над древлянами (Фроянов 1996: 406-412).

Построения И.Я. Фроянова подверг критике М.Б. Свердлов (Свердлов 2003: 190-191 и сл.), который считает, что «известия исторических источников свидетельствуют о существовании в середине Х в. комплексного княжеского хозяйства, включавшего села» (Свердлов 2003: 195).

Существование во времена Ольги княжеского хозяйства мы считаем вполне реальным, но не стоит преувеличивать его масштабы и удельный вес в экономике, как это имело место в советской историографии. По отношению к землевладению свободного населения оно составляло крайне незначительную величину, а его основной функцией, скорее всего было именно хозяйственное обслуживание погостов (ср.: Рыбаков 1982: 363-365 и сл.).

Однако нас в первую очередь интересует другой аспект деятельности Ольги, связанный с установлением уставов и уроков и созданием становищ и погостов. Что касается уставов и уроков, то они представляли собой, очевидно, чётко прописанные нормы взимаемой Киевом дани, что было в то время особенно актуально, ведь именно из-за нарушения установленных размеров дани погиб князь Игорь. О том, что дань и ранее была тарифицирована, свидетельствуют слова древлян Игорю: «Почто идеши опять? Поимал еси всю дань» (ПСРЛ. I: 55: ПСРЛ. II: 43; ПСРЛ. III: 110). Именно нарушение Игорем установленных норм сбора дани и послужило причиной конфликта с древлянами.

Поэтому задача четкого определения размеров дани, взимаемой с подвластного населения, была очень актуальна для киевского правительства. Ольга тарифицирует дань и определяет ее точные размеры (Насонов 2002: 53; Фроянов 1996: 412; 2015: 172-173). Однако, реформа Ольги состояла в первую очередь в том, что княгиня изменяет сам порядок сбора дани, отказываясь от полюдья – объезда всех подчиненных славиний и переходит к стационарному сбору дани, так сказать, децентрализует процесс ее сбора, поручая его своей новой администрации на местах (Юшков 1939: 88), создавая для этого особые опорные пункты в подвластных землях – становища и погосты. Что же скрывается за этими названиями и какие изменения в организации социально-политического устройства Киевской Руси отражало их создание?

Попробуем проникнуть в смысл произошедших в середине Х в. перемен. Определение того, как следует определять сущность и функции созданных Ольгой погостов и становищ вызвало значительные разногласия в историографии. Можно выделить несколько общих подходов, которых, так или иначе, придерживались учёные, касавшиеся темы возникновения погостов и их функций на раннем этапе существования.

Понимание учёными погостов как центров торговли и административного управления

Лингвистически выделяется несколько хронологически последовательных этапов изменения значения слова «погост» в древнерусском языке: (1) Место гощения купцов (постоялый двор) → (2) Место пребывания князя и его подчиненных, выезжающих за данью → (3) Главное поселение округа → (4) Церковь в нем → (5) Кладбище при церкви → (6) Кладбище (Шанский, Иванов, Шанская 1971: 346; ср.: Преображенский 1959: 85; Фасмер 1987: 295).

Очевидно, что временам Ольги и ее ближайших преемников (середина Х – начало XI в.) соответствуют второе, а затем и третье значение. Так считал ряд дореволюционных ученых (Лешков 1858: 225; Сергеевич 1903: 246; Дьяконов 2005: 136; Пресняков 1993: 310), а также советских и современных исследователей.

По мнению С.М. Соловьёва, погосты, изначально бывшими местами княжеских остановок во время полюдья, постепенно превращались в пункты стационарного административно-территориального управления: «для большего удобства эти места княжеской стоянки могли быть определены навсегда, могли быть построены небольшие дворы, где могли быть оставлены княжеские приказчики (тиуны), и, таким образом, эти погосты могли получить значение небольших правительственных центров и передать своё имя округам; впоследствии здесь могли быть построены церкви, около церквей собирались торги и т.д.» (Соловьев 1959: 157).

В.О. Ключевский считал, что слово «погост» происходит от «гостить» – ‘торговать’ и понимал под погостами поселения, предназначенные для торговли, со временем развившиеся в центры округ (Ключевский 1987: 141).

М.Ф. Владимирский-Буданов особо отмечал сакральное значение погостов, как «мест сходбищ для общественного богослужения», что и предопределило развитие в них торговли (Владимирский-Буданов 2005: 102).

Согласно Б.Д. Грекову, Ольга «внедряется в толщу местного общества, старается в разных пунктах Древлянской и Новгородской земли создать особые хозяйственно-административные пункты, поручаемые в управление своим людям, долженствующим выполнять в то же время и задачи политические – укрепление власти киевского князя на местах» (Греков 1953: 301).

Сходным образом рассуждал и В.В. Мавродин, при этом ученый пытался проследить генезис данных пунктов и связать их с местными центрами более ранней поры, которые он понимал близко к В.О. Ключевскому: «’’Уставляя’’ землю, Ольга вводила погосты. Погосты из селищ и мест для торговли, ‘’гостьбы’’, превращаются в административные центры княжеского финансового управления. Понятно, почему именно погосты Ольга делает ячейками своего княжеского управления. Это были места, объединяющие население целого района, где оно торговало и общалось друг с другом. Здесь и следовало основывать княжеские опорные пункты, дабы использовать исторически сложившиеся условия, в результате которых погост являлся объединяющим центром всех тянувших к нему поселений… В погостах постоянно проживали княжеские ‘’мужи’’, систематически собиравшие дань, ‘’творившие’’ именем князя, на основе обычного права, ‘’закона русского’’, суд и расправу и взимавшие судебные пошлины. При такой системе существование самостоятельных племенных князей было немыслимым» (Мавродин 1945: 251).

В рассуждениях учёного существенный научный интерес представляют мысли ученого о создании Ольгой своих новых административных пунктов на основе древних местных центров и о постепенной замене администрацией, назначаемой из Киева, местных органов власти.

Близка к этому и точка зрения А.А. Зимина. По мнению историка первоначально погосты были «какими-то старыми племенными центрами», которые Ольга превратила «не только в сборные пункты дани, но и в центры судебно-административной деятельности» (Зимин 1965: 241).

А.Н. Насонов считал, что «первоначально все погосты имели значение ‘’становищ’’, как можно заключить из летописного текста под 946-947 гг., откуда распространялась во время объездов деятельность административно-финансовая и судебная на окружные места» (Насонов 2002: 87-88). С их помощью «притянутая Киевом территория, населённая древлянами, закреплялась как киевская», на которой «устанавливались более или менее определённые размеры сбора дани». При этом историк считает погосты лишь «постоянными определенными местами объезда» во время полюдья (Насонов 2002: 53), с чем нельзя согласиться. Прав, на наш взгляд, С.В. Юшков, который указывал на несовместимость объезда, известного как полюдье с погостами как стационарными пунктами сбора дани и административно-судебного управления, в которых сидели «постоянные княжеские агенты» (Юшков 1949: 114).

Н.И. Платонова, в своей диссертации, специально посвящённой погостам Новгородской земли, привлекая к решению проблемы археологические данные, сделала вывод, что формирование на Руси системы погостов связано с «успехами окняжения земель во второй половине Х в. Возникновение сети погостов-центров соответствует этапу развития государственности, на котором грабеж ‘’примученных’’ племен и архаичное полюдье уступали место регулярному сбору даней по округам. Сбор проводился верхушкой местного населения, активно включившейся в процесс раннеклассовой эксплуатации соплеменников. Подоснова, на которой возникали погосты X-XI вв., могла быть различной. В частности, такую роль принимали на себя и более ранние территориальные центры. Однако путать само явление с его подосновой не следует» (Платонова 1988: 16).

Интересны мысли исследовательницы о связи созданных центральной киевской властью погостов с древними местными центрами, а также о том, что к управлению в них могла привлекаться и местная знать, а не только посланцы из Киева.

В своей более поздней работе Н.И. Платонова, отметив, что археологически, действительно, фиксируется, начиная с середины Х века расцвет поселений, предположительно представлявших собой погосты на р. Луге (в качестве примера приводится Передольский погост: Платонова 2012: 347-348), исследовательница сделала вывод, что «древнейшие погосты X-XI вв. предстают перед нами, в первую очередь, как населённые пункты, центры округи. Нет прямых сведений, что округа таких центров-погостов в указанный период тоже называлась ‘’погостом’’» (Платонова 2012: 377). Касаясь вопроса о подоснове погостной системы, Н.И. Платонова повторила свой старый вывод, приведённый выше (Платонова 2012: 377-378).

«Чаще всего погосты X-XI вв. возникали как податные и судебные центры определённых волостей, сложившихся гораздо ранее… Судя по письменным источникам погосты на раннем этапе не представляли собой системы территориального деления, отличной от волостной» (Платонова 2012: 378). На большей части территории Руси система погостов по разным причинам исчезает, сохраняясь и трансформируясь только в Новгородской земле (Платонова 2012: 378-379).

А.Ю. Карпов считает, что целью действий Ольги было «создание таких условий, при которых личное присутствие князя для взимания дани уже не требовалось… Реформа княгини Ольги… освобождала княжескую власть от колоссальной нагрузки ежегодного объезда огромных территорий… Создание сети ‘’погостов’’… было по существу первым шагом в деле реального огосударствления всей территории Древней Руси» (Карпов 2009: 120).

Понимание учёными погостов как центров феодального властвования и финансово-административных округов

Иной ход рассуждений задал С.В. Юшков, по мнению которого погосты «не были просто финансово-административными центрами: они были центрами феодального властвования, основными очагами феодальной эксплуатации» (Юшков 1936: 137).

Данную идею активно развивал впоследствии Б.А. Рыбаков, который считал, что «киевская княгиня… организует сеть погостов-острогов, придающую устойчивость ее домениальным владениям», а сам погост «представлял собой микроскопический феодальный организм, внедренный княжеской властью в гущу крестьянских ‘’весей’’ и ‘’вервей’’» (Рыбаков 1982: 364-365) и был в то же время административным центром определенного района (Рыбаков 1982: 365-367).

Подобные суждения основаны на преобладающей в советской историографии, но не находящей подтверждения (Фроянов 1999) концепции об утверждении феодальных отношений в сфере землевладения на Руси уже в IX-X вв., хотя отдельные представляющие интерес и ныне детали в них имеются.

А.К. Неволин считал погосты «отдельными географическими и правительст-венными округами». В тоже время, он понимал под погостами и центры таких округов, которые имели сакральную функцию центров общественного богослужения (Неволин 1853: 69-90).

Этот подход был продолжен в советской историографии С.В. Юшковым, который заключил, что погосты – это созданные Ольгой «финансово-административные округа» (Юшков 1939: 87).

Аналогично мнение Б.А. Романова, который считал погост территориальной единицей, созданной князьями в административных и податных целях (Романов 1960: 341-375), и Б.А. Тимощука (Тимощук 1990: 106; 1995: 186-187).

На наш взгляд, данная позиция не противоречит принципиально выделенному нами выше первому взгляду на погосты Ольги в историографии. Район, центром которого был погост вполне мог носить тоже название, что и сам погост (ср.: Тимощук 1995: 186-187). Не случайно, что большинство сторонников этого подхода понимали погост и как некий административный центр и как весь подвластный ему район. Второе значение, на наш взгляд, явно вторично и в дальнейшем получило на Руси лишь локальное распространение в рамках сложения и эволюции ее административной системы. Основное значение термина «погост» в рассматриваемые нами времена – это, безусловно, «место пребывания князя и его подчиненных, выезжающих за данью», а затем и «главное поселение округа».

Совсем иначе представлял себе генезис погостов Н.Н. Воронин, по мнению которого погост – это вовсе не «результат деятельности ‘’мудрой Ольги’’», а «сложная система общественных отношений, в которой на еще доклассовую основу наслаивались позднейшие процессы. Одним из основных моментов нужно считать превращение этих погостских общин в податные общины; не обложение данью создавало погосты, а дань, собиравшаяся в частности Ольгой, легла на исторически сложившиеся территории общин, усвоив имя погоста-дани; не приезд князя или купца создавал погост, как поселение, а князь и купец собирали дань и торговали в старых центрах архаической сельской общины». Погостом, по мнению ученого, «называлась, с одной стороны, определенная система поселения, а именно – сельская община, и, с другой стороны, ‘’погостом’’ же называется определенный вид дани», взимавшийся с отдаленных сельских районов (Воронин 1935: 24-27).

Мнение Н.Н. Воронина убедительно оспорил Б.А. Романов, показавший, что именно «от Ольги… остались какие-то территориальные пункты – погосты. Что они были удобно расположены или установлены для сбора дани не в отдалении от населенных мест, а, скорее всего в исторически сложившихся центрах населенных районов, это довольно правдоподобно» (Романов 1960: 342), но Н.Н. Воронину «не удалось привести ни одной черточки в источниках в пользу того, что территориальная община всюду и везде носила на дофеодальном этапе название ‘’погост’’» (Романов 1960: 415), а так как Н.Н. Воронин не предложил никакого нового объяснения происхождения самого этого термина, «простое отрицание его связи с гостьбой и остановками князей в полюдье не продвигает, а тормозит отнесение этого термина в дофеодальную древность» (Романов 1960: 415). К этому еще можно добавить, что понимание термина погост, как некоего вида дани ни из каких источников вывести невозможно.

Л.В. Черепнин, также понимая погосты как некие административно-фискальные округа, попытался наметить динамику их развития. На первом этапе, по мнению ученого, погост – это община, социальная организация, которая в Русской правде фигурирует как «вервь». Здесь, как видим, Л.В. Черепнин сближается с Н.Н. Ворониным. Затем погосты из поселений соседских общин трансформируются в административно-фискальные округа, каковые и создавала Ольга в ходе своих реформ (Черепнин 1972: 150-153), что близко к идее Б.А. Романова («промежуточную позицию» Л.В. Черепнина «в споре Б.А. Романова с Н.Н. Ворониным» отметил ранее И.Я. Фроянов: Фроянов 1996: 216).

В.Я. Петрухин считает, что при Ольге происходит «становление общегосударственной системы налогообложения и сети поселений, обеспечиваю-щих сбор податей», создаётся «общегосударственная сеть пунктов, связанных с княжеской властью, – от городов и сёл до охотничьих угодий» и считает подобными пунктами связанные с пребыванием дружины поселения типа Гнездова, Тимирева, Городища и т.д., долженствующие противостоять местным «племенным» центрам, неподвластным Киеву (Петрухин 1995: 154-169; 2014: 232-253)[20].

Идеи историка о погостах как киевских опорных пунктах, внедряемых в славинии и противостоящих существующим в них политическим центрам весьма плодотворны, но согласиться с предложенной их атрибуцией невозможно. Во-первых, большинство указанных В.Я. Петрухином поселений возникает задолго до реформаторской деятельности Ольги. Во-вторых, они отнюдь не однотипны, напротив, формируются в разное время и по разным причинам, имеют совершенно разные экономические и социально-политические функции (Городище – полититко-административный центр словен и всей северной «конфедерации», Шестовица – военный лагерь, Гнездово – торговый город с возможным «экстерриториальным» статусом аналогичным статусу ранней Ладоги, о которой говорилось выше[21] и т.д.). В-третьих, большинство из них угасает в конце X – начале XI в., когда киевское правительство продолжает свои централизаторские мероприятия.

Дискуссия И.Я. Фроянова и М.Б. Свердлова о реформах Ольги, погостах и становищах

Важным событием на современном этапе изучения реформ Ольги стала полемика двух известных специалистов по социальной истории Руси, И.Я. Фроянова и М.Б. Свердлова.

Значительным своеобразием отличается трактовка созданных Ольгой погостов и становищ, предложенная И.Я. Фрояновым. В целом историк, справедливо критикуя распространённые в советской историографии идеи о направленности действий Ольги на утверждение феодальных отношений в сфере княжеского землевладения и данничества, решительно отверг проведение княгиней какой-либо «судьбоносной» «административно-финансовой реформы» как таковой (Фроянов 1996: 420-436).

Думается, учёный вслед за большинством советских историков неправомерно смешал два разных вопроса: мероприятия Ольги как комплекс административных, финансовых и т.д. реформ и вопрос о развитии феодальных отношений. Справедливо протестуя против удревнения последних, историк в некотором роде с водой выплеснул и ребёнка, отвергнув проведение Ольгой каких-либо реформ вообще. Но ведь комплекс проведённых Ольгой мероприятий можно рассматривать и вне «феодального» контекста советской историографии.

По мнению И.Я. Фроянова «киевская княгиня вводила не новые порядки и правила, а восстанавливала старые традиции, неосмотрительно нарушенные ее супругом Игорем. Она вернулась к нормированной дани… Земельной собственностью… Ольга не обзаводилась… ‘’общегосударственных’’ законов… не издавала. Нет оснований, чтобы говорить об изменении порядка сбора дани… в деятельности Ольги отсутствует то, что можно было бы назвать реформой» (Фроянов 1996: 412).

Становища княгини в Древлянской земле учёный определяет как особые сакральные пункты (святилища), отделённые от окружающей территории, в которых осуществлялись ритуальные жертвоприношения полянским богам для обеспечения победы над древлянами, а в ловищах добывались для них жертвенные животные. Таким образом, «’’становища’’ и ‘’ловища’’ составляли некое сакральное единство» (Фроянов 1996: 406-412).

Что касается созданных Ольгой погостов, то И.Я. Фроянов считает, что «поначалу погосты – это специально отведенные места, предназначенные для встреч и контактов местных финно-угорских племен с чужеземцами» (Фроянов 1996: 412). Ученый исходит из значения слова «гость», однокоренного «погосту», как «чужеземец» (Фроянов 1996: 421) и, опираясь на этнографические параллели (Фроянов 1996: 422-424), делает вывод, что славяне общались с «чужеземцами», в данном случае угро-финнами, в специальных сакральных пунктах – погостах. Затем, «по мере развития данничества и в результате обложения данью северо-западных финно-угров расширяются функции погостов: они становятся еще и пунктами, куда приезжают сборщики дани». Ольга «опираясь на существующие традиции финно-угорских племен, обозначила сакрально защищенные места сбора дани» (Фроянов 1996: 426-427. См. также: Фроянов 1999: 235-236).

Эти построения И.Я. Фроянова, на наш взгляд, не имеют под собой достаточных оснований[22], и были убедительно оспорены М.Б. Свердловым (Свердлов 2003: 191-192). И дело не только в том, что погосты на раннем этапе были распространены не только в Новгородской земле, но и в других регионах Древней Руси (Свердлов 2003: 192; Платонова 2012: 328-388), не только в том, что финно-угорское население на Мсте и Луге было в основном ассимилировано и к середине Х в. там уже давно проживали славяне[23], в то время как о финно-уграх можно для этого времени можно говорить только на Нижней Луге и Верхней Мсте (Финно-угры 1987: 34-42, 52-64), а главным образом в том, что принимая объяснение И.Я. Фрояновым характера общения славян с угро-финнами совершенно невозможно объяснить этнокультурный синтез и ассимиляцию последних первыми (о ней см.: Седов 1999а: 82-100; Макаров, Захаров, Бужилова 2001: 188-198), которая, естественно, предполагала непосредственное  общение между ними, вовсе не требовавшее неких «сакральных пунктов»[24].

В недавней работе учёный скорректировал свои выводы. Теперь позиция И.Я. Фроянова выглядит, с одной стороны более взвешенно, но с другой – несколько противоречиво.

С одной стороны, по-прежнему отрицая проведение Ольгой «крупной реформы, осуществлённой якобы чуть ли не по всей стране» и обратив внимание на то, что причиной убийства Игоря стало нарушение им установленных ранее норм сбора дани, учёный считает, что «Ольга восстанавливала порядок, определяющий сбор дани с древлян. Ольга точно определила её норму, вернувшись к прежней практике сбора дани… нарушенной ‘’несытовством’’ её мужа. Судя по всему, аналогичный порядок был установлен в Новгородской земле, и, по-видимому, в других областях, где побывала Ольга»; «перед нами не нововведения, а возвращение к существовавшей ранее фиксированной дани, т.е. возрождение традиции. Назвать это реформой… невозможно» (Фроянов 2015: 172-173).

С другой стороны, И.Я. Фроянов констатирует, что «для укрепления старого порядка положено было начало применению нового средства – системы погостов. Если прежде сбор дани производился способом объезда поселений данников, то теперь определялись места (погосты), куда свозилась нормированная дань для последующей передачи даньщикам» (Фроянов 2015: 173)[25].

Здесь позиция И.Я. Фроянова до некоторой степени сближается с мнением его традиционного оппонента, М.Б. Свердлова: «определяющим первоначальным значением погоста было место временной остановки князя и княжого мужа с дружинниками во время сбора дани. Очевидно, во время их пребывания погосты превращались в центры административного управления, княжеского суда, взимания податей» (Свердлов 1983: 64).

Последовательное отрицание И.Я. Фрояновым проведения Ольгой серьёзного комплекса административных реформ мы находим неубедительным, ведь кардинальное изменение порядка сбора дани и создание в покорённых землях сети киевских опорных пунктов-погостов – это и есть серьёзная административно-организационная реформа, ведущая к изменениям во всей жизни восточнославянского общества. Масштабный военный погром в Древлянской земле и ликвидация большинства её укреплённых пунктов никак не позволяют согласиться с тем, что Ольга просто восстанавливала «старину», нет, речь должна идти о серьёзной перестройке всего устройства древлянского общества.

Характерно, что далее И.Я. Фроянов де-факто признаёт это и пишет: «Набрасывая на земли Восточной Европы сеть погостов-крепостиц, являвшихся точками опоры публичной власти, находящейся в Киеве, Ольга пыталась создать предпосылки административного политического объединения этих земель в общее государственно-территориальное образование с центром в Днепровской столице», что вело к эволюции дани (внешнего побора) «в некое подобие налога, что содействовало укреплению публичной власти» (Фроянов 2015: 174).

М.Б. Свердлов, напротив, полагает, что «Ольга осуществила в середине Х в. значительную реформу Русского государства. Погосты – места временных остановок князя или княжих мужей с дружинами во время полюдья – она реорганизовала в центры постоянного княжеского административно-судебного управления в сельской местности. Такое ‘’уставление’’ погостов наряду с уже формирующейся системой городов с волостями во главе с княжескими посадниками имело следствие замену на Руси древнего племенного деления территориальным… Эти изменения… способствовали… дальнейшему развитию социальных и государственных структур, формированию политически единого государства» (Свердлов 2003: 188. См. также: Свердлов 1983: 63-64).

По мнению ученого «Становище, по письменным памятникам XI-XII вв. и в данном контексте, – ‘стоянка, стан’. Последующее развитие термина А.Н. Потебня определил как ‘стан, станция для князей, княжих мужей и тиунов, приезжавших для дани’… Они представляли собой станы, где останавливалась княгиня и княжие мужи с дружинами. Как давно отмечено, они могли совмещаться с ловищами – ‘местами для звериной и рыбной ловли’, но их сакральных функций, в отличие от мнения И.Я. Фроянова, ни в исторических источниках, ни в лексическом и историческом анализе не прослеживается. При таком понимании этих терминов ловища представляли собой княжеские территории, где останавливающиеся в становищах княжие мужи и дружинники охотились и ловили рыбу, что придавало им статус княжеской земельной собственности в древлянской земле (курсив М.Б. Свердлова. – М.Ж.)» (Свердлов 2003: 190-191. Там же см. указания соответствующей лингвистической литературы).

Мы также определяем становища как пункты, предназначенные для стационарного сбора дани с подвластного населения, причем, видимо, они в этом качестве предшествовали погостам. Согласно другой позиции, погост и становище – это просто два разных названия, в сущности одинаковых по своим функциям центров, различающиеся по географическому принципу: становища создавались на юге – в Древлянской земле, а погосты – на севере, в Новгородских пределах (Рыбаков 1982: 364-365. См. также: Свердлов 2003: 191).

Территориальный охват реформ Ольги

Уместно задать вопрос: только ли на Древлянскую и Новгородскую земли распространялись реформы Ольги или они охватывали всю территорию формирующегося Древнерусского государства? Еще С.М. Соловьев отмечал, что «хотя летописец упоминает о распоряжении Ольги только в земле Древлянской и в отдельных пределах Новгородской области, однако как видно, путешествие ее с хозяйственной, распорядительной целью обнимало все тогдашние русские владения; по всей Земле оставила она следы свои, повсюду виднелись учрежденные ею погосты» (Соловьев 1959: 157).

О том, что реформы Ольги охватывали всю подвластную Киеву территорию, писал С.В. Юшков (Юшков 1936: 135; 1939: 87-88 и сл.; 1949: 113-114), о том же говорили Л.В. Черепнин (Черепнин 1965: 149) и А.А. Зимин (Зимин 1965: 240-242). В.Я. Петрухин считает, что при Ольге происходит «установление государственных правовых норм от Среднего Поднепровья до Новгорода» (Петрухин 1995: 151).

Как общедревнерусские рассматривает реформы Ольги и М.Б. Свердлов (Свердлов 1983: 63-64), повторяя ход рассуждений С.М. Соловьёва: условно выделенный третий блок информации о деятельности Ольги говорит о том, что «по всей земле есть её ловища, знаменья, места, погосты», под «всей землей» здесь, по мысли историка, следует понимать территорию всей Руси (Свердлов 2003: 186-187).

По словам И.Я. Фроянова «судя по всему аналогичный (установленному в Древлянской земле – М.Ж.) порядок был установлен в Новгородской земле, и, по-видимому, в других областях, где побывала Ольга» (Фроянов 2015: 173).

Выводы

Сложение текста о реформах Ольги рисуется в следующем виде: первоначальный киевский рассказ содержал два блока информации:

(1) Об «уставлении» Ольгой Древлянской земли после одержанной победы, о четкой тарификации дани (определение её норм – уставов и уроков, ср. летописное сообщение о сыне Владимира Ярославе, сидящем в Новгороде и посылающем оттуда регулярные уроки в Киев: ПСРЛ. I: 130; ПСРЛ. II: 114; ПСРЛ. III: 159) с организацией становищ – пунктов для стационарного сбора дани и административно-судебного управления подвластными землями, а также перевесищ и ловищ для их хозяйственного обеспечения. Созданная Ольгой новая администрация замещала уничтоженные киевской завоевательницей социально-политические структуры древлян.

(2) О распространении «древлянского опыта» на другие подвластные Киеву территории – «всю землю».

В Новгородской летописи XI в. внимание в первую очередь было обращено на деятельность княгини в Новгородской земле и помещен соответствующий рассказ. В Киевском своде конца XI в. произошло соединение киевской и новгородской версий деятельности Ольги в результате чего в первоначально целостный киевский текст был вставлен «новгородский» блок информации.

Созданные Ольгой становища и погосты представляли собой:

(1) Пункты стационарного сбора тарифицированной дани. Их создание знаменовало собой постепенный отказ от полюдья – кругового объезда киевской администрацией подчиненных восточнославянских этнополитических объединений, описанного Константином Багрянородным. Теперь сбор дани осуществлялся из постоянно существующих пунктов – погостов, куда местные жители сами свозили дань. Эта форма взимания дани называлась, очевидно, повоз (ср.: «радимичи… платять дань Руси, повоз везуть и до сего дне»: ПСРЛ. I: 83-84; ПСРЛ. II: 71; ПСРЛ. III: 131).

(2) Пункты административного управления, которыми киевское правительство заменяло местные власти отдельных славиний. Причем часто создавались эти пункты рядом или непосредственно на месте существующих центров восточнославянских этнополитических объединений (ср. ситуацию у древлян, где пять «градов» были превращены Ольгой в такие пункты: Звiздецкий 2008: 78-79). Управление там могли осуществлять не только представители Киева, но и прокиевские представители местной знати и местного населения.

Мы считаем, что Ольга и последующие киевские князья неуклонно по мере возможности старались распространить систему прямого управления через создаваемые опорные пункты на все подчинённые Киеву славинии, постепенно ликвидируя их собственные социально-политические институты.

Первыми сполна с этой политикой столкнулись древляне, у которых Ольга ликвидировала княжескую династию, знать и большую часть городов. Сохранившиеся в Древлянской земле укреплённые поселения, видимо, были превращены Ольгой в опорные пункты киевской власти (Звiздецкий 2008: 78-79).

Характерно, что Древлянская земля первой из славиний получила князя-Рюриковича: Святослав посадил в ней своего сына Олега (ПСРЛ. I: 69; ПСРЛ. II: 57; ПСРЛ. III: 121), из чего И.Я. Фроянов резонно заключил, что «к моменту посажения Олега в Древлянской земле своего князя не было» (Фроянов 1995: 78), династия древлянских князей была уничтожена Ольгой. Вслед за древлянами постепенно утрачивали свою социально-политическую субъектность и остальные славянские этнополитии (дольше всего продержались радимичи и вятичи).

Интересно предание, записанное на Псковщине, родине Ольги, в XIX в. П.И. Якушкиным, где говорится о том, что Ольга «много князей перевела: которого загубит, которого посадит в такое место» (Якушкин 1986: 114). В легенде это «погубление» Ольгой князей облачено в форму неудачного сватовства, однако, общее направление деятельности княгини она сохранила верно. Прав В.В. Пузанов, который говорит о том, что «Рюриковичи, в прямом смысле слова, утверждались на костях ‘’племенных князей’’» (Пузанов 2017: 263)[26].

Создание Ольгой системы становищ и погостов знаменовало собой постепенный переход от описанного Константином Багрянородным объезда-полюдья к стационарному сбору дани по всей территории формирующегося Древнерусского государства (полюдье при этом сохранялось как локальное явление, известное по источникам до XII в.: Фроянов 1996: 457-464). Когда после победы на реке Пищане в 6492 (984) году Владимир возложил дань на радимичей, они должны были «везти повоз» (ПСРЛ. I: 83-84; ПСРЛ. II: 71; ПСРЛ. III: 131), то есть свозить дань в установленные для этого пункты. Так постепенно расширялась территория, на которую распространялись заведённые княгиней Ольгой порядки.

Если Святослав посадил сыновей только в Киеве, Новгороде и Древлянской земле, то при Владимире количество таких городов существенно расширяется: «Вышеслава в Новѣгородѣ, а Изяслава Полотьскѣ, а Святополка Туровѣ, а Ярослава Ростовѣ. Умершю же старѣйшему Вышеславу Новѣгородѣ, посадиша Ярослава Новѣгородѣ, а Бориса Ростовѣ, а Глѣба Муромѣ, Святослава Деревѣхъ, Всеволода Володимери, Мстислава Тмуторокани» (ПСРЛ. I: 121; ПСРЛ. II: 105-106; ПСРЛ. III: 159).

Следовательно, местных князей к тому времени в соответствующих названным городам восточнославянских областях уже не имелось или они были полностью подчинены. И есть все основания полагать, что это было следствием централизаторских реформ княгини Ольги, продолженных её наследниками. Именно деятельность Ольги, направленная на создание единой политико-административной системы Руси, создала ту внутреннюю базу, на которой основывались масштабные внешнеполитические акции её сына Святослава.

*     *     *

V. Реформы Ольги и древнерусское градообразование[27]

Период сосуществования и жестокой борьбы между князьями, знатью и народом славиний с одной стороны, и Киевом с его представителями-наместниками – с другой, не мог не отразиться на процессах древнерусского градообразования. Выше уже были приведены данные по Древлянской земле, обобщённые Б.А. Звиздецким (Звiздецкий 2008: 78-79): в середине Х в. в результате действий Ольги большинство древлянских укреплённых поселений («градов») прекратили своё существование; непрерывность развития демонстрируют только пять из них, превращённые, очевидно, в опорные пункты киевской власти (в одном из них, Овруче, впоследствии княжил сын Святослава Олег: ПСРЛ. I: 74; ПСРЛ. II: 62; ПСРЛ. III: 124).

Есть основания полгать, что определённое число древнерусских городов выросло не непосредственно из древних местных центров, а либо из опорных пунктов, создававшихся центральной киевской властью для борьбы с местными верхушками славиний и их центрами, либо в результате «окняжения» (ликвидация местного князя → создание стола Рюриковичей) последних (Куза 1996: 35-36; Горский 2004: 87-94; Жих 2008: 224-237).

Процесс ликвидации общественно-политических структур славиний приводит к их дезинтеграции и ускоряет процесс перестройки общества на территориальных началах, ведущий к формированию городских вечевых общин и городских округ (волостей) на основе единства города и местных сельских территорий. В результате этого процесса сформировался тот общественный организм, который древнерусские источники называют волостью, а Л.В. Данилова, И.Я. Фроянов, Ю.Г. Алексеев и ряд других современных историков, на наш взгляд, справедливо определяют как «город-государство» (Фроянов 1980: 216-243; 1992; 1995; 2015: 262-1044; Фроянов, Дворниченко 1988; Алексеев 1980; Данилова 1994). По мнению Ю.Г. Алексеева «древнерусский город представлял собой в сущности территориальную общину с чертами дофеодальной демократии. К числу таких черт относится прежде всего вечевое устройство города и ‘’тянущей’’ к нему земли» (Алексеев 1980: 25).

Проведенные княгиней Ольгой административно-организационные реформы оказали судьбоносное влияние на все последующее развитие древнерусского общества. Попадая под все большую власть Киева, старые славянские этнополитические объединения распадаются, и общество переживает грандиозную перестройку. Развивающиеся из становищ/погостов Ольги и её преемников города структурируют собственные волости. Так со страниц летописи постепенно исчезают поляне, кривичи, словене и вместо них появляются кияне, смоляне, новгородцы и т.д. Но по мере этой трансформации, происходившей на местах, по мере структурирования городовых волостей, сепаратистские настроения, придавленные на время Киевом, переходят на новый виток, что в дальнейшем приведет к распаду Киевской Руси на отдельные земли, «города-государства» (Фроянов, Дворниченко 1988).

В качестве примера рассмотрим начало истории Новгорода. Есть основания считать, что этот город был создан Ольгой в качестве опорного пункта на севере Руси[28] и противовеса местным политическим центрам, в частности, Городищу. Постепенно Новгород утверждается в качестве столицы всей Северной Руси, оттесняя на задний план своих соперников. Городище превращается в резиденцию новгородских князей, Ладога – в пригород Новгорода, куда Волховская столица назначала посадников (ПСРЛ. III: 20, 204). Другие «протогородские» центры региона также либо постепенно затухают, либо превращаются в «младшие города» новгородской волости. Что же обеспечило Новгороду такое возвышение и выдвижение его на первый план?

Очевидно, то, что он изначально создавался Ольгой в качестве центра Северной Руси и главной опорной базы Киева в регионе и выдвигался на смену местным политическим центрам[29]. Первые признаки зависимости Северной Руси от Киева фиксируются в середине Х в. (Фроянов 1992: 126) и их можно связывать с деятельностью княгини. А.А. Амальрик высказывал гипотезу, что поход Ольги на север мог носить военный характер (Амальрик 2018: 91-92).

Ольга, происходившая из новгородско-псковского региона[30], своей поездкой и устроительными мероприятиями закрепила зависимость Новгородчины от Киева. Собственно, в этом и состоял, по-видимому, основной смысл ее деятельности в Новгородской земле. В этой связи любопытно известие Константина Багрянородного, впервые упоминающего о Новгороде в «Об управлении империей»[31]: «Немогард (Новгород – М.Ж.), в котором сидел Сфендослав (Святослав – М.Ж.), сын Ингора (Игоря – М.Ж.), архонта (правителя – М.Ж.) Росии» (Константин Багрянородный 1991: 45). Как видим, здесь уже закладывается традиция, согласно которой в Новгороде княжит старший сын и наследник киевского князя. Это говорит о том, что Новгород изначально создавался киевским правительством в качестве своего главного центра и опорного пункта на севере Руси[32].

Быстрый рост и возвышение Новгорода были обеспечены тем, что Ольга превратила его в главный пункт сбора дани со всего Севера Руси, откуда затем часть её транспортировалась в Киев (ср. слова Константина Багрянородного о «моноксилах из Немогарда», идущих в Киев: Константин Багрянородный 1991: 45).

В.Л. Янин отмечает, что в результате мероприятий Ольги «податная территория Новгородского государства… была расширена не менее чем вдвое или втрое, что и создало необходимую материальную базу структурного преобразования Новгорода», выразившегося в преобразовании «рыхлого образования» в «городскую структуру» и создании Детинца (Янин 2004: 129; 2008: 28). Именно со второй полвины Х в. археологам известны в Новгороде специальные деревянные пломбы – «замки», которыми опечатывали мешки с собранной данью (Янин 2001: 31-65), что свидетельствует о том, что уже в это время сбор дани со всего Севера Руси оказывался постепенно в руках новгородской общины и ее лидеров, бояр, что и предопределило стремительный подъем Новгорода во второй половине Х – начале XI в.

По мере развития и укрепления Новгорода, по мере упадка конкурирующих с ним центров, по мере структурирования новгородской волости он из опорного пункта киевских князей на севере Руси превращается в главный центр сепаратизма в регионе[33].

Первые признаки структурирования новгородской вечевой общины проявляются в 970-980-х гг. В 970 г. к Святославу «придоша людье нооугородьстии, просящее князя собѣ: ‘’Аще не поидете к нам, то налѣзем князя собе’’» (ПСРЛ. I: 69; ПСРЛ. II: 57; ПСРЛ. III: 121), иначе говоря, найдем себе князя вне рода Рюриковичей. Даже, если этот летописный пассаж и носит на себе черты эпического повествования, то в целом он верно передает возросшее значение Новгорода и его общины, стремящейся обрести собственного князя и тем самым ослабить свою зависимость от Киева, а в перспективе и ликвидировать ее вовсе.

Старшие сыновья Святослава уклонились («отпреся») от поездки в далекий северный город, получив соответственно Киев и Древлянскую землю, и туда поехал младший сын Святослава, робичич, Владимир. В дальнейшем опираясь на новгородскую общину Владимир выиграл борьбу за власть у своего брата Ярополка и захватил Киев, а также завоевал Полоцк, однако, став киевским князем, он «в силу обстоятельств должен был вести политику, отвечающую интересам полянской общины и, следовательно, ущемляющую подчиненные» земли (Фроянов 1992: 137), в частности, и Новгородскую. В городе был посажен в качестве правителя-посадника Добрыня – дядя («уй») Владимира (ПСРЛ. I: 79; ПСРЛ. II: 67; ПСРЛ. III: 128)[34], который некогда и посоветовал новгородцам просить своего племянника на княжение в Волховскую столицу.

Зависимость Новгорода от Киева при Владимире усилилась[35], что выразилось, сначала в распространении на город предпринятой в Киеве языческой «религиозной реформы» (ПСРЛ. I: 79; ПСРЛ. II: 67; ПСРЛ. III: 128), которая, по всей видимости, рассматривалась киевской общиной в качестве действенного средства унификации религиозной жизни Киевской Руси и, как следствие, укрепления ее политического единства под властью Киева (Фроянов 1992: 137-143; 2003: 72-75), а затем и в насильственном крещении города «огнем и мечем» (Рапов 1998: 238-258; Фроянов 2003: 94-98; Янин 2004: 130-143). Введение Христианства, по замыслам киевского правительства, должно было ещё эффективнее, чем любая реформа язычества, унифицировать религиозную жизнь Древней Руси и, тем самым ослабить сепаратистские тенденции в формирующихся городах-государствах, проявившиеся к этому времени уже сполна (Фроянов 1992: 143; 1995: 84 и сл.; 2003: 75 и сл.). Однако, сдержать процесс формирования самостоятельных земель и распад Киевской Руси не могло уже ничто.

Когда Владимир сажает своих сыновей по всем основным городам Руси, в Новгороде князем[36] оказывается сначала Вышеслав, а затем и Ярослав (ПСРЛ. I: 121; ПСРЛ. II: 105-106; ПСРЛ. III: 159), с временами которого есть основания связывать начало «вечевого Новгорода как территориально-общинного образования» (Петров 2006: 262), то есть, фактически, рождение новгородской вечевой государственности.

Новгород на рубеже X-XI вв. из опорного пункта киевской власти на берегах Волхова превратился в столицу всей Северной Руси, начавшую активную борьбу с Киевом за независимость своей формирующейся волости.

ЛИТЕРАТУРА

Азбелев 2007 - Азбелев С.Н. Устная история в памятниках Новгорода и Новгородской земли. СПб.: Дмитрий Буланин, 2007. 296 с.

Алексеев 1978 - Алексеев Л.В. Некоторые вопросы заселенности и развитие Западнорусских земель в IX-XIII вв. // Древняя Русь и славяне. Сборник к 70-летию академика Б.А. Рыбакова. М.: Наука, 1978. С. 23-30.

Алексеев 1980 - Алексеев Ю.Г. Псковская Судная грамота и ее время: Развитие феодальных отношений на Руси XIV-XV вв. Л.: Наука, 1980. 244 с.

Амальрик 2018 - Амальрик А.А. Норманны и Киевская Русь. М.: Новое литературное обозрение, 2018. 232 с.

Афанасьев 1987 - Афанасьев Г.Е. Население лесостепной зоны бассейна Среднего Дона в VIII-X вв. (аланский вариант салтово-маяцкой культуры). М.: Наука, 1987. 197 с.

Афанасьев 1993 - Афанасьев Г.Е. Донские аланы: Социальные структуры алано-ассо-буртасского населения бассейна Среднего Дона. М.: Наука, 1993. 184 с.

Бахрушин 1937 - Бахрушин С.В. «Держава Рюриковичей» // Вестник древней истории. 1937. № 2 (3). С. 88-98.

Березовец 1965 - Березовец Д.Т. Слов’яни й племена салтівської культури // Археологiя. 1965. 19. С. 47-67.

Березовец 1970 - Березовец Д.Т. Про iм’я носиiв салтивьскоi культури // Археологiя. 1970. 24. С. 59-74.

Березовец 1999 - Березовец Д.Т. Русы в Поднепровье (доклад на XIV конференции Института археологии АН УССР) // Полтавский археологiчний збiрник. Полтава, 1999. С. 321-350.

Брим 1923 - Брим В.А. Происхождение термина «Русь» // Россия и Запад. Т. 1. Пг., 1923.

Вестберг 1903 - Вестберг Ф. Комментарий на записку Ибрагима Ибн-Якуба о славянах. СПб., 1903. 156 с.

Владимирский-Буданов 2005 - Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. М.: Территория будущего, 2005. 800 с.

Воронин 1935 - Воронин Н.Н. К истории сельского поселения феодальной Руси. Погост, слобода, село, деревня. Л.: Государственное социально-экономическое издательство, 1935. 76 с.

Восточные славяне 2002 - Восточные славяне. Антропология и этническая история. М.: Научный мир, 2002. 342 с.

Галкина 2002 - Галкина Е.С. Тайны Русского каганата. М.: Вече, 2002. 428 с.

Галкина 2006 - Галкина Е.С. Номады Восточной Европы: этносы, социум, власть (I тыс. н.э.). М.: Прометей, 2006. 548 с.

Галкина 2010 - Галкина Е.С. Этносы Восточной Европы в цикле «О тюрках» арабской географической литературы // Rossica antiqua. 2010. № 1. С. 54-98.

Галкина 2012 - Галкина Е.С. Русский каганат. Без хазар и норманнов. М.: Алгоритм, 2012. 336 с.

Галкина 2016 - Галкина Е.С. Перевод известий ал-Масуди о Восточной Европе. Перевод пока не опубликован и любезно предоставлен мне автором, за что выражаю ей свою глубокую благодарность.

Гаркави 1870 - Гаркави А.Я. Сказания мусульманских писателей о славянах и русских. СПб., 1870. 315 с.

Горский 2004 - Горский А.А. Русь: От славянского расселения до Московского царства. М.: Языки славянской культуры, 2004. 392 с.

Горский 2011 - Горский А.А. Славянское расселение и эволюция общественного строя славян // Великое переселение народов: Этнополитические и социальные аспекты. СПб.: Алетейя, 2011. С. 129-180.

Греков 1953 - Греков Б.Д. Киевская Русь. М.: Государственное издательство политической литературы, 1953. 567 с.

Григорий Турский 1987 - Григорий Турский. История франков / Издание подготовила В.Д. Савукова. М.: Наука, 1987. 472 с.

Грот 2009 - Грот Л.П. Генезис древнерусского института княжеской власти, западноевропейские утопии эпохи Просвещения и их предтечи // Труды Государственного Эрмитажа. Т. 49. СПб.: Издательство государственного Эрмитажа, 2009. С. 132-154.

Данилова 1994 - Данилова Л.В. Сельская община в средневековой Руси. М.: Наука, 1994. 318 с.

Демин 1993 - Демин А.С. Художественные миры древнерусской литературы. М.: Наследие, 1993. 224 с.

Дыбо, Замятина, Николаев 1990 - Дыбо В.А., Замятина Г.И., Николаев С.Л. Основы славянской акцентологии. М.: Наука, 1990. 284 с.

Дьяконов 2005 - Дьяконов М.А. Очерки общественного и государственного строя Древней Руси. СПб.: Наука, 2005. 384 с.

Ениосова, Пушкина 2016 - Ениосова Н.В., Пушкина Т.А. Гнёздово как раннегородской центр эпохи формирования Древнерусского государства и некоторые вопросы его интерпретации // Древнейшие государства Восточной Европы. 2014. М.: Русский фонд содействия образованию и науке, 2016. С. 258-303.

Еремеев, Дзюба 2010 - Еремеев И.И., Дзюба О.Ф. Очерки исторической географии лесной части пути из варяг в греки. СПб.: Нестор-История, 2010. 670 с.

Жих 2008 - Жих М.И. Проблема переноса древнерусского города и вопрос о возникновении городов-государств Киевской Руси // Историческая наука и российское образование (актуальные проблемы): Сборник статей. Ч. 1. М., 2008. С. 224-237.

Жих 2009 - Жих М.И. К проблеме «Русского каганата»: Древняя Русь и её степные соседи // Русин. 2009. № 3 (17). С. 147-157.

Жих 2010 - Жих М.И. К проблеме возникновения Новгорода в контексте централизаторской политики киевских князей середины Х – начала XI веков // Российский город в исторической ретроспективе: материалы Всероссийской научной конференции, посвященной 250-летию г. Ижевска. Ижевск: Удмуртский университет, 2010. С. 320-326.

Жих 2012 - Жих М.И. Народ и власть в Киевской Руси (до конца XI века) // Вопросы национализма. 2012. № 10. С. 151-169.

Жих 2013 - Жих М.И. «Реформа» княгини Ольги как попытка централизации Руси // Прошлое Новгорода и Новгородской земли: материалы научной конференции 17-18 ноября 2011 г. / Сост. В.Ф. Андреев. Великий Новгород, 2013. С. 33-50.

Жих 2015 - Жих М.И. О соотношении летописных «кривичей» и «полочан» // Исторический формат. 2015. № 1. С. 31-52.

Жих 2015а - Жих М.И. Славянская знать догосударственной эпохи по данным начального летописания // Исторический формат. 2015. № 2. С. 7-28.

Жих 2015б - Жих М.И. Заметки о раннеславянской этнонимии (славяне в Среднем Поволжье в первой половине I тыс. н.э.) // Исторический формат. 2015. № 4. С. 129-150.

Жих 2017 - Жих М.И. Псковские кривичи // Вояджер: мир и человек. 2017. № 8. С. 87-106.

Жих 2017а - Жих М.И. Радимичи (локализация, происхождение, социально-политическая история) // Исторический формат. 2017. № 1-2. С. 12-63.

Заходер 1967 - Заходер Б.Н. Каспийский свод сведений о Восточной Европе. Том II. Булгары, мадьяры, народы Севера, печенеги, русы, славяне. М.: Наука, 1967. 212 с.

Звiздецкий 2008 - Звiздецкий Б.А. Городища IX-XIII вв. на територiї лiтописних древлян. Київ, 2008. 176 с.

Зимин 1965 - Зимин А.А. Феодальная государственность и Русская правда // Исторические записки. 1965. № 76. С. 230-275.

Иванов, Топоров 2000 - Иванов В.В., Топоров В.Н. О древних славянских этнонимах. Основные проблемы и перспективы // Из истории русской культуры. Т. 1 (Древняя Русь). М.: Языки русской культуры, 2000. С. 413-440.

Карамзин 1989 - Карамзин Н.М. История Государства Российского. Т. I. М.: Наука, 1989. 640 с.

Карпов 2009 - Карпов А.Ю. Княгиня Ольга. М.: Молодая гвардия, 2009. 376 с.

Кибинь 2017 - Кибинь А.С. Маджак, древний герой раннеславянской истории // Древняя Русь: во времени, в личностях, в идеях. 2017. № 7. C. 44-58.

Кирпичников 1984 - Кирпичников А.Н. Каменные крепости Новгородской земли. Л.: Наука, 1984. 278 с.

Кирпичников 1985 - Кирпичников А.Н. Раннесредневековая Ладога: Итоги археологических исследований // Средневековая Ладога. Новые археологические открытия и исследования. Л.: Наука, 1985. С. 3-27.

Кирпичников 1988 - Кирпичников А.Н. Ладога и Ладожская земля VIII-XIII вв. // Историко-археологическое изучение Древней Руси: Итоги и основные проблемы. Л.: Издательство ЛГУ, 1988. С. 38-79.

Ключевский 1987 - Ключевский В.О. Курс русской истории. Часть 1 // Ключевский В.О. Сочинения в девяти томах. Т. I. М.: Мысль, 1987. 432 c.

Конецкий 1989 - Конецкий В.Я. Новгородские сопки и проблема этносоциального развития Приильменья в VIII-X вв. // Славяне. Этногенез и этническая история. Л.: Издательство ЛГУ, 1989. С. 140-150.

Конецкий 1993 - Конецкий В.Я. Новгородские сопки в контексте этносоциальных процессов конца I – начала II тысячелетия н.э. // Новгородский исторический сборник. Вып. 4 (14). СПб.; Новгород, 1993. С. 3-26.

Константин Багрянородный 1991 - Константин Багрянородный. Об управлении империей. Тексты, перевод, комментарий. М.: Наука, 1991. 496 с.

Королев 2000 - Королев А.С. История междукняжеских отношений на Руси в 40-е – 70-е годы Х века. М.: Прометей, 2000. 296 с.

Королев 2002 - Королев А.С. Загадки первых русских князей. М.: Вече, 2002. 480 с.

Котляр 1986 - Котляр Н.Ф. Древняя Русь и Киев в летописных преданиях и легендах. Киев: Наукова думка, 1986. 160 с.

Куза 1996 - Куза А.В. Древнерусские городища X-XIII вв. Свод археологических памятников. М., 1996. 256 с.

Кузьмин 1970 - Кузьмин А.Г. «Варяги» и «Русь» на Балтийском море // Вопросы истории. 1970. № 10. С. 28-55.

Кузьмин 2003 - Кузьмин А.Г. Начало Руси. М.: Вече, 2003. 432 с.

Кузьмин 2008 - Кузьмин С.Л. Ладога в эпоху раннего средневековья (середина VIII – начало XII вв.) // Исследование археологических памятников эпохи средневековья. СПб.: Нестор-История, 2008. С. 69-94.

Кулешов 2009 - Кулешов В.С. К оценке достоверности этимологий слова русь // Труды Государственного Эрмитажа. Т. 49. СПб.: Издательство государственного Эрмитажа, 2009. С. 441-459.

Кучкин 2003 - Кучкин В.А. Формирование и развитие государственной территории восточных славян в IX-XIII вв. // Отечественная история. 2003. № 3. С. 71-80.

Лебедев 2005 - Лебедев Г.С. Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси. СПб.: Евразия, 2005. 640 с.

Лев Диакон 1988 - Лев Диакон. История / Перевод М.М. Копыленко, комментарии М.Я. Сюзюмова, С.А. Иванова. М.: Наука, 1988. 222 с.

Лешков 1858 - Лешков В.Н. Русский народ и государство. М., 1858. 623 с.

Литаврин 2001 - Литаврин Г.Г. Славинии VII-IX вв. – социально-политические организации славян // Литаврин Г.Г. Византия и славяне (сборник статей). СПб.: Алетейя, 2001. С. 568-578.

Лукин 2004 - Лукин П.В. Вече, «племенные» собрания и «люди градские» в начальном русском летописании // Средневековая Русь. Вып. 4. М.: Индрик, 2004. С. 70-130.

Ляпушкин 1958 - Ляпушкин И.И. Памятники салтовской культуры в бассейне р. Дона // Материалы и исследования по археологии СССР. Вып. 62. М.; Л.: Издательство АН СССР, 1958. С. 85-150.

Ляпушкин 1961 - Ляпушкин И.И. Днепровское лесостепное Левобережье в эпоху железа. М.; Л.: Издательство АН СССР, 1961. 384 с.

Мавродин 1945 - Мавродин В.В. Образование древнерусского государства. Л.: Издательство ЛГУ, 1945. 427 с.

Макаров, Захаров, Бужилова 2001 - Макаров Н.А., Захаров С.Д., Бужилова А.П. Средневековое расселение на Белом озере. М.: Языки русской культуры, 2001. 496 с.

Максимович 2006 - Максимович К.А. Происхождение этнонима «Русь» в свете исторической лингвистики и древнейших письменных источников // KANISKION: Юбилейный сборник в честь 60-летия проф. И.С. Чичурова. М.: Издательство ПСТГУ, 2006. С. 14-56.

Мачинский 2009 - Мачинский Д.А. Некоторые предпосылки, движущие силы и исторический контекст сложения русского государства в середине VIII – середине XI в. // Труды Государственного Эрмитажа. Т. 49. СПб.: Издательство государственного Эрмитажа, 2009. С. 460-538.

Мельникова 2011 - Мельникова Е.А. Предпосылки возникновения и характер «северной конфедерации племен» // Мельникова Е.А. Древняя Русь и Скандинавия: Избранные труды. М.: Русский фонд содействия образованию и науке, 2011. С. 101-102.

Мельникова, Петрухин 1989 - Мельникова Е.А., Петрухин В.Я. Название «Русь» в этнокультурной истории Древнерусского государства (IX-X вв.) // Вопросы истории. 1989. № 8. С. 24-38.

Назаренко 2001 - Назаренко А.В. Древняя Русь на международных путях: Междисциплинарные очерки культурных, торговых, политических связей IX-XII вв. М.: Языки русской культуры, 2001. 784 с.

Назаренко 2009 - Назаренко А.В. Территориально-политическая структура Древней Руси в первой половине Х века: Киев и «Внешняя Русь» Константина Багрянородного // Труды Государственного Эрмитажа. Т. 49. СПб.: Издательство государственного Эрмитажа, 2009. С. 411-440.

Насонов 2002 - Насонов А.Н. «Русская земля» и образование территории древнерусского государства. Историко-географическое исследование // Насонов А.Н. Избранные труды. СПб.: Наука, 2002. С. 5-211.

Неволин 1853 - Неволин К.А. О пятинах и погостах новгородских в XVI в. // Записки Русского географического общества. Кн. VIII. 1853. С. 69-90.

Нефёдов 2012 - Нефёдов В.С. Смоленское Поднепровье и Подвинье в период формирования Древнерусского государства по археологическим данным // Древнейшие государства Восточной Европы. 2010. М.: Русский фонд содействия образованию и науке, 2012. С. 270-299.

Нидерле 1956 - Нидерле Л. Славянские древности / Перевод с чешского Т. Ковалевой и М. Хазанова. М.: Издательство иностранной литературы, 1956. 452 с.

Николаев 1990 - Николаев С.Л. К истории племенного диалекта кривичей // Советское славяноведение. 1990. № 4. С. 54-63.

Николаев 2011 - Николаев С.Л. Семь ответов на варяжский вопрос // Повесть временных лет / Перевод с древнерусского Д.С. Лихачева, О.В. Творогова. Комментарии А.Г. Боброва, С.Л. Николаева, А.Ю. Чернова при участии А.М. Введенского и Л.В. Войтовича. СПб.: Вита Нова, 2012. C. 398-430.

Николаев 2011а - Николаев С.Л. Следы особенностей восточнославянских племенных диалектов в современных великорусских говорах. Верхневолжские (тверские) кривичи // Славяноведение. 2011. № 6. С. 3-19.

Новосельцев 1965 - Новосельцев А.П. Восточные источники о восточных славянах и Руси VI-IX вв. // Древнерусское государство и его международное значение. М.: Наука, 1965. С. 355-419.

Новосельцев 2000 - Новосельцев А.П. Восточные славяне и образование древнерусского государства // История России с древнейших времен до конца XVII в. М.: АСТ, 2000. С. 39-85.

Носов 1990 - Носов Е.Н. Новгородское (Рюриково) городище. Л.: Наука, 1990. 214 с.

Носов 1990а - Носов Е.Н. Финно-угры и Новгород // Финны в Европе VI-XV вв. Вып. 2. М., 1990. С. 47-57.

Носов 2017 - Носов Е.Н. Рюриково городище – резиденция новгородских князей и его роль в становлении Новгорода // Рюриково городище. Новые этапы исследований. СПб.: Дмитрий Буланин, 2017. С. 18-33.

Носов, Горюнова, Плохов 2005 - Носов Е.Н., Горюнова В.М., Плохов А.В. Городище под Новгородом и поселения Северного Приильменья (новые материалы и исследования). СПб.: Дмитрий Буланин, 2005. 404 с.

Носов, Плохов, Хвощинская 2017 - Носов Е.Н., Плохов А.В., Хвощинская Н.В. Рюриково городище. Новые этапы исследований. СПб.: Дмитрий Буланин, 2017. 288 с.

ПВЛ 2007 - Повесть временных лет / Подготовка текста, перевод, статьи и комментарии Д.С. Лихачёва; Под редакцией В.П. Адриановой -Перетц. Третье издание (подготовил М.Б. Свердлов). СПб.: Наука, 2007. 670 с.

Петров 2006 - Петров А.В. К обсуждению проблем истории вечевого Новгорода // Rossica antiqua. 2006. СПб.: Издательство СПбГУ, 2006. С. 260-269.

Петрухин 1995 - Петрухин В.Я. Начало этнокультурной истории Руси IX-XI веков. Смоленск: Русич; М.: Гнозис, 1995. 320 с.

Петрухин 2014 - Петрухин В.Я. Русь в IX-X веках. От призвания варягов до выбора веры. Второе издание, исправленное и дополненное. М.: ФОРУМ; НЕОЛИТ, 2014. 464 с.

Петрухин, Пушкина 1970 - Петрухин В.Я., Пушкина Т.А. К предыстории древнерусского города // История СССР. 1979. № 4. С. 100-112.

Платонова 1988 - Платонова Н.И. Погосты и формирование системы расселения на северо-западе Новгородской земли (по археологическим данным). Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Л., 1988.

Платонова 2012 - Платонова Н.И. Древнерусские погосты – новая старая проблема // Древнейшие государства Восточной Европы. 2010. М.: Русский фонд содействия образованию и науке, 2012. С. 328-388.

Полюдье 2009 - Полюдье: всемирно-историческое явление / Под общей редакцией Ю.М. Кобищанова. М.: РОССПЭН, 2009. 791 с.

Поляк 2001 - Поляк А.Н. Восточная Европа IX-X веков в представлении Востока // Славяне и их соседи. Вып. 10. Славяне и кочевой мир. М.: Наука, 2001. С. 79-107.

Преображенский 1959 - Преображенский А.Г. Этимологический словарь русского языка. Т. II. М.: Государственное издательство иностранных и национальных словарей, 1959. 552 с.

Пресняков 1993 - Пресняков А.Е. Княжое право в Древней Руси. Лекции по русской истории. Киевская Русь. М.: Наука, 1993. 635 с.

ПСРЛ. I - Полное собрание русских летописей. Т. I. Лаврентьевская летопись. М.: Языки славянской культуры, 1997. 496 с.

ПСРЛ. II - Полное собрание русских летописей. Т. II. Ипатьевская летопись. М.: Языки славянской культуры, 1998. 648 с.

ПСРЛ. III - Полное собрание русских летописей. Т. III. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов (репринт издания 1950 г., подготовленного А.Н. Насоновым). М.: Языки славянской культуры, 2000. 720 с.

ПСРЛ. IX - Полное собрание русских летописей. Т. IX. Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никоновской летописью. СПб., 1862. 278 с.

Пузанов 2017 - Пузанов В.В. От праславян к Руси: становление Древнерусского государства (факторы и образы политогенеза). СПб.: Издательство Олега Абышко, 2017. 752 с.

Рабинович 1997 - Рабинович Р.А. Волки русской летописи (о тотемическом происхождении этнонима уличи) // Стратум: Структуры и катастрофы. Кишинев, 1997. С. 178-199.

Рапов 1977 - Рапов О.М. Княжеские владения на Руси в Х – первой половине XIII в. М.: Издательство МГУ, 1977. 264 с.

Рапов 1998 - Рапов О.М. Русская церковь в IX – первой трети XII в. Принятие Христианства. Второе издание, исправленное и дополненное. М.: Русская панорама, 1998. 416 с.

Романов 1960 - Романов Б.А. Изыскания о русском сельском поселении эпохи феодализма // Вопросы экономики и классовых отношений в Русском государстве XII-XVII вв. М.; Л.: Наука, 1960. С. 341-375.

Ронин 1995 - Ронин В.К. Так называемая Хроника Фредегара // Свод древнейших письменных известий о славянах Т. II. М.: Восточная литература, 1995. С. 364-397.

Роспонд 1979 - Роспонд С. Несколько замечаний о названии «Русь» // Восточнославянская ономастика: исследования и материалы. М., 1979. С. 43-47.

Рыбаков 1958 - Рыбаков Б.А. Предпосылки образования Древнерусского государства // Очерки истории СССР. Т. I. III-IX вв. Кризис рабовладельческой системы и зарождение феодализма на территории СССР. М.; Л.: Издательство АН СССР, 1958. С. 733-878.

Рыбаков 1982 - Рыбаков Б.А. Киевская Русь и русские княжества XII-XIII вв. М.: Наука, 1982. 598 с.

Рыбаков 1987 - Рыбаков Б.А. Язычество Древней Руси. М.: Наука, 1987. 788 с.

Рыдзевская 1978 - Рыдзевская Е.А. Древняя Русь и Скандинавия в IX-XIV вв. М.: Наука, 1978. 238 с.

Рябинин 2003 - Рябинин Е.А. У истоков Северной Руси. Новые открытия. СПб.: БЛИЦ, 2003. 224 с.

Рябинин, Дубашинский 2002 - Рябинин Е.А., Дубашинский А.В. Любшанское городище в Нижнем Поволховье (предварительное сообщение) // Ладога и ее соседи в эпоху средневековья. СПб.: Институт истории материальной культуры РАН, 2002. С. 196-203.

Свердлов 1970 - Свердлов М.Б. Локализация русов в арабской географической литературе IX-X вв. // Известия Всесоюзного географического общества. 1970. Т. 102. Вып. 4. С. 363-369.

Свердлов 1983 - Свердлов М.Б. Генезис и структура феодального общества в Древней Руси. Л.: Наука, 1983. 240 с.

Свердлов 2003 - Свердлов М.Б. Домонгольская Русь. Князь и княжеская власть на Руси VI – первой трети XIII в. СПб.: Академический проект, 2003. 736 с.

Свердлов 2011 - Свердлов М.Б. М.В. Ломоносов и становление исторической науки в России. СПб.: Нестор-История, 2011. 916 с.

Свирин 2006 - Свирин К.М. Языческие святилища северо-запада Древней Руси в VIII – начале XI в. // Новгород и Новгородская Земля. История и археология. Вып. 20. Великий Новгород, 2006. С. 231-251.

Седов 1970 - Седов В.В. Новгородские сопки. М.: Наука, 1970. 80 с.

Седов 1982 - Седов В.В. Восточные славяне в VI-XIII вв. М.: Наука, 1982. 328 с.

Седов 1999 - Седов В.В. Древнерусская народность. Историко-археологическое исследование. М.: Языки русской культуры, 1999. 312 с.

Седов 1999а - Седов В.В. У истоков восточнославянской государственности. М.: УРСС, 1999. 144 с.

Седов 2000 - Седов В.В. Конфедерация северно-русских племен в середине IX в. // Древнейшие государства Восточной Европы. 1998. М.: Восточная литература, 2000. С. 240-249.

Седов 2003 - Седов В.В. О русах и русском каганате IX века // Славяноведение. 2003. № 2. С. 3-14.

Сергеевич 1903 - Сергеевич В.И. Лекции и исследования по древней истории русского права. СПб., 1903. 664 с.

Серяков 2016 - Серяков М.Л. Рюрик и Волжско-Балтийский торговый путь // Исторический формат. 2016. № 4. С. 169-199.

Соловьев 1959 - Соловьев С.М. История Росси с древнейших времён. Кн. I. Т. 1-2. М.: Издательство социально-экономической литературы, 1959. 812 с.

Соловьёва 1956 - Соловьёва Г.Ф. Славянские союзы племён по археологическим материалам VIII-XIV вв. н.э. (вятичи, радимичи, северяне) // Советская археология. 1956. Вып. XXV. С. 138-170.

Тимощук 1990 - Тимощук Б.А. Восточнославянская община VI-X вв. М.: Наука, 1990. 192 с.

Тимощук 1995 - Тимощук Б.А. Восточные славяне: от общины к городам. М.: Издательство МГУ, 1995. 261 с.

Толочко 2013 - Толочко П.П. Ранняя Русь: история и археология. СПб.: БЛИЦ, 2013. 208 с.

Трубачёв 1961 - Трубачёв О.Н. О племенном названии уличи // Вопросы славянского языкознания. 1961. Вып. 5. С. 186-190.

Трубачёв 1994 - Трубачёв О.Н. Мысли о дохристианской религии славян в свете славянского языкознания // Вопросы языкознания. 1994. № 6. С. 3-15.

Трубачёв 2000 - Трубачёв О.Н. Из истории и лингвистической географии восточнославянского освоения // Вопросы языкознания. 2000. № 5. С. 4-27.

Трубачёв 2002 - Трубачёв О.Н. Этногенез и культура древнейших славян. Лингвистические исследования. Издание второе, дополненное. М.: Наука, 2002. 489 с.

Трубачёв 2005 - Трубачёв О.Н. В поисках единства: взгляд филолога на проблему истоков Руси. М.: Наука, 2005. 286 с.

Фасмер 1987 - Фасмер М. Этимологический словарь русского языка в четырёх томах / Перевод с немецкого и дополнения О.Н. Трубачёва. Т. III. М.: Прогресс, 1987. 832 с.

Финно-угры 1987 - Финно-угры и балты в эпоху средневековья / Ответственный редактор В.В. Седов. М.: Наука, 1987. 522 с.

Фроянов 1980 - Фроянов И.Я. Киевская Русь. Очерки социально-политической истории. Л.: Издательство ЛГУ, 1980. 256 с.

Фроянов 1992 - Фроянов И.Я. Мятежный Новгород. Очерки истории государственности, социальной и политической борьбы конца IX – начала XIII столетия. СПб.: издательство СПбГУ, 1992. 280 с.

Фроянов 1995 - Фроянов И.Я. Древняя Русь. Опыт исследования истории социальной и политической борьбы. М.; СПб.: Златоуст, 1995. 703 с.

Фроянов 1996 - Фроянов И.Я. Рабство и данничество у восточных славян (VI-X вв.). СПб.: Издательство СПбГУ, 1996. 512 с.

Фроянов 1999 - Фроянов И.Я. Киевская Русь: Главные черты социально-экономического строя. СПб.: Издательство СПбГУ, 1999. 372 с.

Фроянов 2001 - Фроянов И.Я. К истории зарождения Русского государства // Фроянов И.Я. Начала русской истории. Избранное. М.: Парад, 2001. С. 717-751.

Фроянов 2001а - Фроянов И.Я. Два центра зарождения русской государственности // Фроянов И.Я. Начала русской истории. Избранное. М.: Парад, 2001. С. 752-762.

Фроянов 2003 - Фроянов И.Я. Начало христианства на Руси. Ижевск: Удмуртский университет, 2003. 276 с.

Фроянов 2015 - Фроянов И.Я. Лекции по русской истории. Киевская Русь. СПб.: Русская коллекция, 2015. 1048 с.

Фроянов, Дворниченко 1988 - Фроянов И.Я., Дворниченко А.Ю. Города-государства Древней Руси. Л.: Издательство ЛГУ, 1988. 269 с.

Цукерман 2001 - Цукерман К. Два этапа формирования Древнерусского государства // Славяноведение. 2001. № 4. С. 59-69.

Черепнин 1965 - Черепнин Л.В. Общественно-политические отношения в Древней Руси и Русская правда // Древнерусское государство и его международное значение. М.: Наука, 1965. С. 128-278.

Черепнин 1972 - Черепнин Л.В. Русь. Спорные вопросы истории феодальной земельной собственности в IX-XV вв. // Пути развития феодализма (Закавказье, Средняя Азия, Русь, Прибалтика). М.: Наука, 1972. С. 126-251.

Шанский, Иванов, Шанская 1971 - Шанский Н.М., Иванов В.В., Шанская Т.В. Краткий этимологический словарь русского языка. М.: Просвещение, 1971. 542 с.

Шахматов 2002 - Шахматов А.А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах // Шахматов А.А. История русского летописания Т. I. Кн. 1. СПб.: Наука, 2002. 486 с.

Шинаков 2006 - Шинаков Е.А. Переселенческая политика киевских князей в контексте государствогенеза // Исследования по русской истории и культуре. Сборник статей к 70-летию профессора И.Я. Фроянова. М.: Парад, 2006. С. 122-146.

ЭССЯ 8 - Этимологический словарь славянских языков. Праславянский лексический фонд / Под ред. О.Н. Трубачёва. Вып. 8. М.: Наука, 1981. 252 с.

Юшков 1936 - Юшков С.В. Эволюция дани в феодальную ренту в Киевском государстве в X-XI вв. // Историк-марксист. 1936. № 5. С. 134-138.

Юшков 1939 - Юшков С.В. Очерки по истории феодализма в Киевской Руси. М.; Л.: Издательство АН СССР, 1939. 254 с.

Юшков 1949 - Юшков С.В. Общественно-политический строй и право Киевского государства. М.: Государственное издательство юридической литературы, 1949. 544 с.

Якушкин 1986 - Якушкин П.И. Сочинения. М.: Современник, 1986. 591 с.

Янин 2001 - Янин В.Л. У истоков новгородской государственности. Великий Новгород, 2001. 151 с.

Янин 2003 - Янин В.Л. Новгородские посадники. Второе издание, переработанное и дополненное. М.: Языки славянской культуры, 2003. 512 с.

Янин 2004 - Янин В.Л. Средневековый Новгород: Очерки археологии и истории. М.: Наука, 2004. 416 с.

Янин 2008 - Янин В.Л. Очерки истории средневекового Новгорода. М.: Языки славянских культур, 2008. 400 c.

Янин 2009 - Янин В.Л. Денежно-весовые системы домонгольской Руси и очерки истории денежной системы средневекового Новгорода. М.: Языки славянских культур, 2009. 416 с.

Lehr-Spławiński 1959 -  Lehr-Spławiński T. Lędzice – Lędzanie – Lachowie // Opuscula Casimiro Tymienniecki septuagenario dedicate. Poznań, 1959.

Lehr-Spławiński 1961 - Lehr-Spławiński T. Najstrsze nazwy plemion polskich w obych źródłach // Język Polski. Т. 41. Kraków, 1961.

Lewicki 1940/1950 - Lewicki T. Swiat słowiański w oczach pisarzy arabskich // Slavia Antiqua. Т. 2. Poznań, 1940/1950.

Otrębski 1960 - Otrębski J. Rusь // Lingua Posnaniensis. 1960. 8. Р. 219-227.

 

[1] Обычно этим термином (Σκλαβηνία, Σκλαβυνία) византийские авторы именовали этнополитические союзы южных славян, с которыми преимущественно имела дело Византия (Литаврин 2001), но император Константин Багрянородный (945-959) в своём трактате «Об управлении империей» (948-952) называет славиниями и восточнославянские этнополитии: кривичей, древлян, северян, дреговичей и т.д. (Константин Багрянородный 1991: 44-45, 50-51), а также славян, соседствовавших с франками («у этого Пипина были три брата, которые господствовали над всеми Франгиями и Славиниями»: Константин Багрянородный 1991: 107-109). Данное название является единственным оригинальным аутентичным обобщённым наименованием славянских этнополитических объединений в источниках (в латиноязычных источниках они обозначаются общими терминами такими как gentes или populus), в связи с чем А.А. Горский предложил использовать его вместо «кабинетного» понятия «племя», применимость которого к славянским этнополитическим общностям находится под вопросом (Горский 2011: 150-154).

[2] Он же, возможно, Хордаб/Джерваб, город славян, упоминаемый в восточных источниках (Рыбаков 1982: 261).

[3] Напрямую Волынь городом волынян не назван, но из совпадения его названия с именем славинии можно заключить, что он был её центром или одним из центров.

[4] Недавно вышла статья А.С. Кибиня (Кибинь 2017: 44-58), предпринявшего попытку обосновать старое предположение Ф. Вестберга согласно которому под «баснословным общим царем славян и немцев» Маджком следует понимать библейского Мешеха (Вестберг 1903: 60). Данное предположение, на наш взгляд, не выдерживает критики: в сообщении ал-Мас‘уди о Маджке и В.линана нет никаких библейских отсылок, отсутствуют намёки на контекст, в котором в Библии упоминается Мешех. Не смотря на все старания, А.С. Кибинь не смог привести ни примеров наименования Мешеха в арабской литературе формой близкой к ماجك/Маджк, ни примеров того, чтобы кто-то из восточных авторов считал Мешеха прародителем славян. Более того, сам ал-Мас‘уди прямо считает славян потомками отнюдь не Мешеха, а другого сына Иафета, Мадая: «Ас-сакалиба: Из потомков Мара (Бара) бин Йафета бин Нуха. И к нему восходят все роды ас-сакалиба, к нему они себя возводят – это подтверждают многие специалисты в этой области» (Галкина 2016; см. также: Гаркави 1870: 135). Убеждённость А.С. Кибиня в том, что «поиск прототипа в литературных источниках представляется более оправданным, нежели реконструкции аутентичной славянской устной традиции» (Кибинь 2017: 55) велика, но фактических аргументов в её пользу нет.

[5] Аналогичны суждения Д.А. Мачинского: «в последние десятилетия археологические раскопки выявляют довольно высокий уровень социально-политического и культурного развития, достигнутого населением Древлянской земли в конце IX-X вв.» (Мачинский 2009: 519).

[6] «Не менее ста лет (с середины VIII до середины IX вв.) архаическое раннегородское поселение в Ладоге не имело укреплений и располагалось вокруг гавани, первоначально образованной несколькими (ныне исчезнувшими подземляными напластованиями и фортификацией ладожских оборонительных сооружений) речными рукавами Ладожки/Елены» (Лебедев 2005: 450). Укрепления, причём каменные, в Ладоге возводятся только в эпоху Вещего Олега (Кирпичников 1984: 23-42), т.е. в совершенно другом историческом контексте, когда Любшанская крепость уже не функционировала (была разрушена в результате нападения со стороны Балтики-?), а Древнерусскому государству требовался защитный рубеж на севере.

[7] Относительно новые примеры подобных построений: Цукерман 2001: 59-69; Мачинский 2009: 492-501. Ср. основанный на реальных фактах вывод В.В. Седова: «Набеги норманнов (во второй половине VIII – первых десятилетиях IX в. – М.Ж.) вглубь лесных земель славянских племён, грабежи и сборы дани представляются нереальными» (Седов 1999а: 112).

[8] Что касается летописного рассказа о дани, взимаемой варягами со словен, кривичей, чуди и мери, то отражённая в нём ситуация сложилась, видимо, лишь непосредственно накануне «призвания» Рюрика (Седов 1999а: 116-117). Отметим также, что само варяжское сказание построено по принципу литературной антитезы: «хороший» варяг Рюрик, обеспечивающий мир и правду противопоставляется «плохим» варягам, творившим насилие в землях словен и их союзников.

[9] Существует основанная на сопоставлении летописной традиции о новгородском старейшине Гостомысле, франкских источников, сообщающих об ободритском правителе Gostomuizli (Gestimulus, Gostomuizli), и известной по выпискам В.Н. Татищева Иоакимовской летописи гипотеза, согласно которой Рюрик получил власть в Новгороде согласно матрилатеральной традиции, будучи по женской линии потомком местного княжеского рода: Азбелев 2007: 61-86; Грот 2009: 132-154.

[10] Ср. вывод В.А. Кучкина о Русской земле на юго-востоке славянского мира, появление которой «можно относить к IX в.» как о территориально-политическом государственном образовании, на территории которого «расселялись поляне, волыняне, частично древляне и северяне» (Кучкин 2003: 72). Связывать формирование «Русской земли» с варягами как делают некоторые авторы (см. например: Петрухин 1995: 98-101; 2014: 121, 268; Пузанов 2107: 267-268) невозможно, поскольку ни в одном другом регионе Восточной Европы, где присутствуют варяги, причём присутствуют существенно раньше, чем в Среднем Поднепровье (Ладога, Городище, Верхнее Поволжье, Гнездово), никакой «руси» или «Русской земли» источникам не известно.

[11] Также возможно и у северян, но об их борьбе с Киевом в письменных источниках данных почти нет.

[12] Ср. слова ПВЛ о том, что воины Олега «прозвались» русью, только попав в Киев: «[И] бѣша оу него (у Олега – М.Ж.) варязи и словѣни и прочи прозвашася русью» (ПСРЛ. I: 23; ПСРЛ. II: 17); в НПЛ (Начальном своде-?): «и бѣша у него (у Игоря – М.Ж.) варязи мужи Словенѣ и оттолѣ прочии прозвашася Русью» (ПСРЛ. III: 107, 434, 514).

[13] Любопытное разночтение относительно судьбы древлянских старейшин дает Ипатьевская летопись, согласно которой Ольга «старейшины же города ижьже» (ПСРЛ. II: 48), что, по мнению И.Я. Фроянова, может свидетельствовать о ритуальном сожжении (Фроянов 1995: 80).

[14] В основу данного параграфа положен существенно переработанный, исправленный и дополненный текст нашего доклада: Жих 2013: 33-50.

[15] Их выделил М.Б. Свердлов (Свердлов 2003: 183-184). Мы принимаем это разделение и используем его в дальнейшем анализе.

[16] Подробный историографический обзор до середины 90-х гг. см.: Фроянов 1996: 394-406, 412-421. Наличие это обзора делает излишним полное рассмотрение в данной статье историографии всех аспектов проблемы реформаторской деятельности Ольги, поэтому мы останавливаемся лишь на нескольких узловых для нашей темы моментах. Другие историографические обзоры см.: Свердлов 1983: 62-64; 2003: 182-195; Платонова 2012: 329-340.

[17] Впоследствии киевское правительство часто практиковало подобные переселения, преследовавшие его организационно-политические цели (Шинаков 2006: 122-146).

[18] О погостах в Новгородской земле см.: Насонов 2002: 85-105. Проблема дальнейшей эволюции погостной системы остаётся за рамками нашей статьи (о ней см.: Платонова 2012: 328-388). Мы рассматриваем только их появление и начальный этап развития (середина X – начало XI в.).

[19] Кроме Ольжичей у Ольги были и другие владения. Так, например, есть известие о принадлежности ей Вышгорода (ПСРЛ. I: 60; ПСРЛ. II: 48; ПСРЛ. III: 113), информация и о владении Ольгой селом Будутиным (ПСРЛ. IX: 35). Сомневаться в достоверности этих известий, равно как и отрицать связь Ольги с Ольжичами нет оснований (Свердлов 2003: 194-195).

[20] Впервые отождествление погостов с поселениями «гнездовского типа» было предложено В.Я. Петрухиным в совместной статье с Т.А. Пушкиной (Петрухин, Пушкина 1979: 100-112), но в дальнейшем Т.А. Пушкина изменила свою позицию и ныне рассматривает Гнёздово не как погост, а в качестве раннегородского центра (Ениосова, Пушкина 2016: 264), поскольку «рассматривать Гнёздово в качестве военного лагеря, а гнёздовские курганы в качестве дружинного кладбища невозможно. Этому противоречат не только подсчеты, сделанные на основе гендерных соотношений популяции, оставившей гнёздовский некрополь, в которой примерно равным количеством представлены мужчины, женщины, дети, но и общий характер материалов, полученных в результате раскопок поселения» (Ениосова, Пушкина 2016: 262).

[21] Для Гнёздова была характерна оторванность от кривичской округи (Нефёдов 2012: 271, 281-284; Ениосова, Пушкина 2016: 264).

[22] Нельзя исключать, что изначальное значение понятия погост могло быть именно таковым как считает И.Я. Фроянов, однако, в таком случае, его следует существенно сдвинуть вниз – в праславянскую эпоху, так как слово гость, от которого вероятно происходит погост, является общеславянским (Шанский, Иванов, Шанская 1971: 112).

[23] А не финно-угры, как утверждает, опираясь на «заведомо устаревшие мнения» (Свердлов 2003: 191) И.Я. Фроянов (см.: Фроянов 1996: 424. Примеч. 578; 1999: 236. Примеч. 1, 2).

[24] Археологические материалы фиксируют совместное проживание славян и финно-угров в ряде населенных пунктов, в частности, в самом Новгороде (см.: Носов 1990а: 47-57). Славяне и финно-угры севера Восточной Европы неоднократно действовали совместно, видимо, входя в состав единого политического объединения, что мы хорошо знаем из летописи (ПВЛ 2007: 12, 13, 14, 16). Все это свидетельствует о наличии непосредственных активных контактов между славянами и финнами (см. также: Седов 1999а: 111-137).

[25] При этом взгляд учёного на становища и ловища как на сакральные объекты остался неизменным (Фроянов 2015: 173-174).

[26] Не только славянские «племенные» элиты громились Ольгой в рамках предпринятых ей централизаторских мер. Если договор Руси с Византией 944 г. был заключён от имени киевского князя и прочей «княжии», представлявшей собой представителей правящего рода (Назаренко 2009), то в договоре 971 г. никаких упоминаний о них нет (на это обратил внимание ещё С.В. Бахрушин: Бахрушин 1937: 93). Летописи XI-XIII вв. решительно не знают никаких представителей боковых ветвей Рюриковичей. Весь разветвлённый в середине Х века род за исключением «центральной» ветви как в воду канул. Куда же делись все эти люди? Практически несомненным представляется вывод, что они были уничтожены между 944 и 971 гг., то есть при Ольге и Святославе. Возможно, спусковым крючком произошедшей «зачистки» был отказ мужчин, родственников Игоря, признавать верховную власть женщины. Что-то подобное происходило почти везде на этапе консолидации «варварских» государств, вспомним хотя бы хрестоматийный пример с королём франков Хлодвигом, методично истреблявшим свою родню (Григорий Турский 1987: 59).

[27] В основу данного параграфа положен исправленный и дополненный текст нашего доклада: Жих 2010: 320-326.

[28] Основание Новгорода киевскими князьями в качестве своего опорного пункта на севере Руси предполагал Б.А. Рыбаков (Рыбаков 1982: 293, 309), но ученый связывал его основание с необходимостью защиты Северной Руси от атак со стороны Балтики и считал крепостью-заставой, а создание его датировал IX в. – временем более ранним, чем то, которое ныне установлено археологами (середина Х века).

[29] Также с деятельностью Ольги на Новгородчине можно связывать создание таких опорных киевских центров как Передольский погост («Городок на Луге») и погост в районе современного села Любытино при впадении реки Белой в Мсту (Карпов 2009: 116-117).

[30] По всей видимости, она принадлежала к «знатному кривичскому, словенскому, варяжскому, или даже финно-угорскому роду, влияние которого распространялось на Новгород и Псков, то есть вообще на русский Северо-Запад» (Королев 2000: 132; 2002: 123). Не исключено, что ее брак с Игорем носил политический характер и был направлен на закрепление союзных отношений между севером и югом Руси. Вероятно, именно эти обстоятельства и привели к тому, что Ольга заметно выделялась среди «других жен Игоря, которые, вероятно, в традициях того времени, у него были» (Королев 2000: 132; 2002: 123) и после его смерти возглавила страну, а наследником власти Игоря стал именно её сын.

[31] Версия о том, что под именем «Немогарда» здесь следует понимать не Новгород, а какой-то другой город Северной Руси, например, Ладогу – «Невогород»/«город на озере Нево» (Кирпичников 1988: 55) лишена оснований. Во-первых, ни в каких древнерусских источниках Ладога не называется «Невогородом». Само существование подобного названия является, таким образом, сугубо гипотетическим. Во-вторых, никогда впоследствии князья-Рюриковичи не имели особого «стола» в Ладоге, которая всегда считалась частью новгородской волости, где, соответственно, правил новгородский князь. В-третьих, по всей видимости, такая иерархия политических центров Северной Руси стала складываться еще в предшествующие времена – уже при Рюрике и Олеге Вещем, «столицей» которых было, по всей видимости, именно Городище (см. второй параграф данной статьи), по отношению к которому Ладога занимала подчиненное положение. Новгород унаследовал столичные функции своего предшественника, в т.ч. и его «старейшинство» относительно Ладоги.

[32] Из того, что Константин Багрянородный ничего не говорит о гибели Игоря, нельзя автоматически заключать, что данный фрагмент отражает ту ситуацию, которая существовала еще при жизни князя, а не после его смерти, о которой император мог просто не упомянуть или не знать. Посадить сына на Новгородский стол вполне могла сама Ольга в ходе своей поездки в Новгородскую землю. Судя по летописной легенде о символическом участии малолетнего Святослава в битве с древлянами, на момент гибели отца он находился в Киеве. Если всё же допустить, что этот пассаж отражает ситуацию, сложившуюся еще при жизни Игоря, это никак не противоречит нашей гипотезе, так как централизаторская политика Киева могла начаться при Игоре. Возможно и то, что уже при нем был создан и новый центр политической власти на севере Руси (или Святослав мог сидеть на Городище-?). Деятельность Ольги, в таком случае, закрепляла и развивала достигнутые её мужем результаты.

[33] Такой же была судьба и остальных созданных Киевом в землях восточнославянских этнополитических объединений опорных пунктов. По мере их роста и развития, по мере упадка тех центров в противовес которым они создавались, по мере складывания городских общин и структурирования вокруг них городовых волостей, все они начинают проявлять сепаратистские тенденции, которые в итоге погубят единство Киевской Руси и приведут к ее распаду на отдельные Земли.

[34] Прямо Добрыня не назван «посадником», но из того, что в период киевского княжения Ярополка город управлялся именно посадниками (ПСРЛ. I: 75; ПСРЛ. II: 63; ПСРЛ. III: 125), можно сделать вывод, что и Добрыня, управлявший городом в период киевского княжения Владимира (по крайней мере, на первом его этапе – до того, как Владимир стал сажать в Новгород своих сыновей) был именно посадником.

[35] Парадокс в том, что Новгород, не раз завоевывавший Киев все время оказывался в зависимости от последнего.

[36] Точнее – посадником – наместником Киева и его князя. Для этого времени князья, сажаемые в Новгород из Киева фактически и были его посадниками. Нам неизвестно для времени до 80-х гг. XI в. того, чтобы князь управлял Новгородом одновременно с посадником (Янин 2003: 65-78).

Опубликовано: Исторический формат. 2017. № 3-4. С. 175-234