Игорь Васильев. Казачья этничность: происхождение и перспективы
С начала 1990-х годов было немало споров о то что такое казачество, обладает ли оно этничностью, какова его судьба и перспективы. Внесём и свою небольшую лепту в разрешение этого вопроса.
Казачьи субэтносы начали складываться только в XVIII – XIX веках, после подчинения государством казачеств, превращения их из вольных в служилые. Они оформились во многом благодаря особому сословному и юридическому статусу, сословной организации, особым правам и обязанностям, специфическому землевладению, относительной замкнутости. Эти особенности наложились на наличие собственной территории, наличие иноэтнического субстрата, религиозных меньшинств и пр. Всё это привело к появлению самосознания и, соответственно, самоназваний, выработке и закреплению особенностей культуры[1].
Российская империя не располагала экономическими и социальными возможностями для полной унификации внутренней жизни. И нуждалась в союзниках на угрожаемых окраинах.
В этот период вольноказачий уклад жизни переживал системный кризис, связанный с социальным расслоением и переходом к производящему хозяйству. В конечном счёте, с деградацией казачества как автономного воинского мужского союза. Но с помощью правительственных мер он был преодолён[2].
Исследователи отмечают огромную роль государства в формировании казачеств XVIII – XIX веков. Как в демографическом и правовом укреплении, так и формировании воинских традиций и соответствующей ментальности. Которая, в значительной степени, и делала казаков казаками. По крайней мере, их внутривойсковые группы относительно позднего появления[3].
Одновременно сохранялись (в урезанном виде) казачье самоуправление и самоорганизация, представление о привилегированном статусе казака[4].
Конец XIX – начало XX вв. застал казачество в ситуации очередного системного кризиса. Совпавшего с системным кризисом всего тогдашнего российского общества. Кризисом перехода традиционно-сословного общества к обществу модерна.
Сложившуюся ситуацию, например, в общих чертах описал Н. Федосов. «Постепенно ухудшалось экономическое положение, нарастало социальное расслоение. И бедные, и богатые казаки всё меньше были довольны передельно–паевой системой станичного землевладения. Тяготила и государственная регламентация казачьего быта. Особенно поголовная военная служба за свой счёт, необходимость держать строевого коня и пр.
Казачий жизненный уклад также постепенно деградировал. Параллельно с таковым у других групп русских. Некоторые из них «обгоняли» казаков, казаки – других.
Разлагалась система общественной и личной нравственности. Слабели семейные устои, солидарность, способность к общинной саморегуляции. Росла преступность.
Под влиянием длительной мирной жизни исчезали воинские традиции, несмотря на попытки «сверху» их поддержать. Всё больше казаков тяготилось своим казачьим статусом. Особенно те, кто стремился заниматься бизнесом, свободными профессиями.
Словом, в казачьей среде имели место все те тенденции, которые были характерны для «старых» сословных групп Российской империи, таких как крестьяне и дворяне: размывание сословных ценностей и самоорганизации, стремление слиться с развивающимися городскими социальными группами – буржуазией и интеллигенцией»[5].
При этом автор оговаривается, что казачество сохраняло ещё значительный «запас прочности», традиционности. Что позволяло сохраняться определённым элементам казачьей культуры и во второй половине XX в.[6] Поэтому нельзя согласиться с чрезмерно категорическими выводами Н.Федосова о том, что в модерном обществе казачество было бы обречено на полное уничтожение. Казачество не минуемо было обречено на резкую, коренную трансформацию. Но, возможно, могло бы продолжить историческое бытие. Особенно в случае, если бы в Государстве Российском появились бы «русские» автономии. Как того хотели основные казачьи лидеры[7].
Поэтому последствия удара, нанесённого насильственным советским расказачиванием, нельзя недооценивать. Они и по сей день продолжают сказываться. Произошло разрушение традиционного уклада жизни, идентичности, в значительной степени была произведена насильственная смена населения на неказачье[8].
В тот же период казаки искали пути выхода из кризиса. «Вольноказакийская» идеология, возникшая в первой половине XX столетия, было реакцией на разложение и уничтожение традиционного казачества. Субэтносы, державшиеся на сословном статусе, больше не могли существовать[9].
Была предпринята попытка создать новую общность казаков, не привязанную к образу жизни и роду занятий (особенно это было важно для эмигрантов). Отсюда и появилась идея об отдельном от русских и украинцев, древнем и вольном «казачьем народе»[10].
Однако «вольноказакийство» не помогло казакам (и их потомкам) достичь консенсуса по поводу их идентичности. А породили лишь новые споры. Например, сохранялись и продолжали отстаивать свою идентичность казаки, продолжавшие считать себя русскими[11]. Против «вольноказакийства» выступили такие видные казачьи деятели, как П.Н. Краснов и В.Г. Науменко. Журналы «Путь казачества» и «Казачий сполох». Причём и «русские» казаки не были сторонниками «староимперских» порядков, которые и читались отжившими и неказачьими. А настаивали на широкой автономии в составе России (ими уже употреблялся термин «Российская Федерация»). Это мировоззрение было скорей субэтническим, чем сословным[12].
Казачества так и остались субэтносами. (Отсутствие консенсуса по поводу этнического статуса своей общности в среде идеологов – одна из характеристик современного субэтноса).
В отличии от дореволюционной ситуации, современные казачьи субэтносы крайне нестабильны. Полноценной преемственности казачьих традиций и образа жизни в настоящий момент не существует. Крайне мало жизнеспособных и самостоятельных казачьих коллективов. Есть память о «старом» казачестве. И попытки в чём-то подражать ему в новых условиях.
Основным фактором, предопределившим появление казачьих субэтносов, стал введённый империей сословный статус. Сопряженный с административно-территориальной автономией. Появившейся из взаимодействия имперского законодательства и администрирования со старыми обычаями вольноказачьего периода. А также специфическим традиционным укладом жизни воинов-земледельцев. Именно на этом тройственном факторе в основном держалась традиционная казачья этничность.
У современных казачьих субэтносов этот основной фактор возникновения и поддержания казачьей этничности отсутствует. Его в основном заменяет историческая память. Память о существовании этого фактора в прошлом. (Не даром общая историческая память – один из этнообразующих признаков). Есть и дополнительные факторы: наличие казачьих организаций, представление об «отдельном казачьем народе», общая профессиональная принадлежность (в основном – причастность к силовым структурам, охранному бизнесу), интерес к традиционной и современной казачьей культуре. Но эти факторы вторичны и не могут по-настоящему эффективно обеспечивать существование субэтноса. Так и фактор исторической памяти не может полноценно заменить реально действующего социального фактора.
Не даром многие казачьи лидеры утверждают, что казачеству необходимы специфические условия жизни. Прежде всего, это массовое и успешное занятие сельским хозяйством. Сопряженная с определённой и закреплённой законом политической автономией. Утверждается, что без этого настоящее возрождение казачество невозможно[13].
Это есть не что иное, как призыв восстановить в современных условиях «основной фактор», сходный с дореволюционным.
Тем более, что возрождение казачества конца XX столетия оказалось явлением весьма противоречивым. Так как совпало с настоящим «вторым расказачиванием». Которое выразилось в крушении колхозной системы и социально-экономической деградацией села. В том числе и казачьих регионов. Последнее зачастую выливается в невозможность для казаков жить на территории своего традиционного расселения, реально возрождать традиционный казачий уклад.
В позднесоветский период существовали, по крайне мере, некоторые условия для сохранения казачьих субэтносов. Это и возможность достойно жить в местах своего традиционного расселения, и возможность сохранять хотя бы частично традиционную культуру при поддержке культурно-просветительских учреждений.
Н.И. Бондарь перечисляет ряд крайне важных характеристик субэтноса. Таких, как эндогамию, прочность внутриобщинных и межобщинных связей, межвозрастная трансляция присущей субэтносу традиционной культуры, привязанность к месту поселения[14]. Всё это в среде современных казаков развито достаточно слабо. Хотя было в полной мере присуще казакам дореволюционным. В основном наличествует казачье самосознание. В двух его весьма разных видах: служило-профессиональной и этнической.
Закономерно, что в этой ситуации представители современных казачьих субэносов всё так же не могут прийти к консенсусу в вопросе о том, кто они. Или «отдельный и вольный народ», или «православный рыцарский орден», или «служилые люди государевы». Подавляющая же часть потомков казаков считают себя обычными русскими людьми. И от казачьего движения далеки. До последнего времени членство в казачестве реальной пользы не приносило. Особенно рядовым членам казачьих обществ.
Об этом говорят результаты Всероссийской переписи населения 2010 года. Так, согласно итогам проведенной переписи, в Кабардино-Балкарии, Дагестане, Чечне и Ингушетии людей с этнической принадлежностью «казак» вообще не стало. В Ставрополье количество казаков сократилось до 3006 человек, в республике Северная Осетия-Алания до 297 человек. Исконно казачий Краснодарский край дал стране 5261 казака. Волгоградская область – 18452 казака. Ростовская область – 29682 казака. Карачаево-Черкесская республика – 465 казаков. Остальные казачьи территории оказались вообще без казаков. Таким образом, количество казаков в стране со 142 тысяч согласно переписи 2002 года сократилось до 67 тысяч. За год до обнародования официальных результатов переписи, Минрегионразвития опубликовало карту народов России, на которой впервые после многих десятков лет указаны казаки как субэтнос русских. Карта составлена по результатам переписи-2010 и четко показывает, на какой территории проживают сегодня казаки, рассеянные среди представителей других народов. Председатель Совета при Президенте РФ по делам казачества Александр Беглов в одном из интервью, озвучивал цифру, согласно которой в стране начитывается более 7,5 миллионов казаков, из которых 750 тысяч изъявили желание взять на себя государственную службу. В самом начале возрождения казачества в начале 90-х годов общая численность казаков и их потомков, по данным Института этнологии и антропологии РАН, составляла примерно 5 миллионов человек[15].
В этих условиях будущее казачества крайне неопределённо. И зависит не только от современных казаков, не достаточно самостоятельных и сильных. Важнейшее значение имеет полтика Российского государства и его дальнейшая судьба (ослабление, усиление и пр.). Позиция по вопросу о судьбе казачества важнейших игроков на поле международной политики. Специфика миграционных процессов на территориях традиционного расселения казаков.
Первоначально вольные казаки осмысляли себя как одновременно как независимую «домонгольскую» общину и одновременно воинский мужской союз. При несомненно русской / украинской этнической идентичности. После кризиса конца XVII – XVIII веков казачества приобретают черты служилого сословия при одновременном формировании субэтнической идентичности. Потом наступает новый кризис, конца XIX – начала XX веков. Он сопровождался попытками создать новые идентичности и сохранить остатки старой. Поэтому появляется несколько соперничающих друг с другом идентичностей: «вольноказакийская», «субэтническая», «служилая» и пр. Эта ситуация сохраняется и по сей день.
Двусмысленно положение современных казаков крайне наглядно демонстрирует, что никакой субэтнос не может обойтись одной лишь надстройкой в виде идентичности и целенаправленно поддерживаемого фольклора. Совершенно необходим базис в виде традиционного хозяйства, автономной низовой самоорганизации семейного и общинного типа, живого бытующего говора и традиционного образа жизни в целом. Без всего этого идентичность повисает в воздухе.
Реально способствовать возрождению казачества не смогут ни принципы отдельного казачьего народа, ни военно-служилая составляющая, ни какие-либо идеологеммы. К этому может привести сочетание нескольких противоречивых факторов.
- Казачьи организации реально обеспечивают своим членам пропитание и безопасность.
- Государство активно помогает становлению и развитию казачьих организаций.
- Одновременно государство предоставляет им максимальную свободу инее вмешивается во внутреннею жизнь.
Автономия, самообеспечение и самооборона теоретически не слишком сочетается с поддержкой государства. Однако существуют исторические ситуации, когда вполне дееспособные государства испытывают трудности, руководство государств их осознаёт. И оно вынуждено «выращивать» не менее дееспособных союзников. Возникнет ли она – другой вопрос…
[1] Бузин В.С., Егоров С.Б. Субэтносы русских: проблемы выделения и классификации // Историческая этнография. Малые этнические и этнографические группы. Спб. 2008. С. 308 – 309, 317.
[2] Федосов Н. Казачество и ненаучная фантастика // Вопросы национализма. 2013. №13. С. 233 – 234.
[3] Фролов Б.Е. Организация обороны Черноморской кордонной линии в конце XVIII – первой трети XIX в. // Кавказская война: уроки истории и современность. Краснодар, 1995. С. 102, 109; 10, С. 219 – 220; 23, С. 24; 11; 13.
[4] Дубровин Н. История войны и владычества русских на Кавказе. СПб., 1888. Т. 6. С. 49 – 50; 12, С. 49 – 50; 19, С. 107.
[5] Федосов Н. Казачество и ненаучная фантастика // Вопросы национализма. 2013. №13. С. 234 – 235.
[6] Федосов Н. Казачество и ненаучная фантастика // Вопросы национализма. 2013. №13. С. 235.
[7] Борисёнок Е.Ю. «Казакия – наша цель» // Родина. 2004. №5. С.102.
[8] Гарбузова Е.Н. Политика расказачивания как попытка изменения традиционной идентичности казаков // Историческая память населения Юга России о голоде 1932 – 1933 годов. Краснодар, 2009. С. 66.
[9] Маркедонов С.М. От истории к конструированию национальной идентичности (исторические воззрения участников «Вольноказачьего движения») // www.cossackdom.com (21. 05. 2006).
[10] Резниченко С. Суть казачества // www.apn.ru (02.07.2012).
[11] Громов В.П. Чехословакия как центр вольноказачьего движения // Научное наследие Фёдора Андреевича Щербины и современность. Краснодар, 2013. С. 9 – 10.
[12] Борисёнок Е.Ю. «Казакия – наша цель» // Родина. 2004. №5. С. 100 – 102.
[13] Глуховский В. Государственная политика российского государства в отношении казачества в течении двадцати лет: итоги // www.apn.ru (30. 03. 2013).
[14] Бондарь Н.И. Малые этнические группы: к проблеме понятия и типологии // Историческая этнография. Малые этнические и этнографические группы. СПб., 2008. С. 104 – 110.
[15] Бурда Э. Кремлевские игры или реальный шанс? Терское казачество на современном этапе // www.apn.ru (19.03. 2013).