археология

В рецензии рассматривается работа А.С. Щавелева, в которой была предпринята попытка доказать, что некоторые из называемых Повестью временных лет восточнославянских этнополитических объединений на самом деле либо не существовали, либо не поддаются достоверной локализации и атрибуции. Показывается, что автор некорректно подошёл к анализу источников и его выводы не обоснованы.

В статье рассматривается миграция сербов и хорватов на Балканы в контексте международных отношений 20–30-х годов VII века. Показано, что приходящаяся на время правления императора Ираклия (610–641) волна славянского продвижения из Центральной Европы на Западные Балканы была составной частью военного и дипломатического противостояния, в ходе которого авары стали союзниками Персии, а славяне – союзниками Византии. Жившие в Средней Европе хорваты и сербы вошли в состав «державы» князя Само, утвердившейся в ходе ожесточённой войны с аварами. Обосновывается гипотеза, в соответствии с которой существовала прямая связь между существованием боровшегося с аварами славянского «государства» Само в современной Чехии и соседних областях, и хорватско-сербской миграцией из данного региона на запад Балкан, происходившей при содействии императора Ираклия. Продвижение славянского населения из пределов «державы» Само на Западные Балканы носило характер стратегической колонизации: Аварский каганат тем самым брался в железные клещи; на антиаварской основе создавался союз между славянами «державы» Само и Византией, заинтересованной в разгроме аваров и прекращении аварских набегов на земли империи, в чём ей должны были помочь ставшие федератами Константинополя группы сербов и хорватов, отправившиеся на Балканы.

Удивительная история Само – купца, ставшего бесстрашным воином и непобедимым полководцем, сокрушившим войска Аварского каганата и Франкского королевства, перед которыми трепетали многие народы; иноземца, ставшего славянским князем и всю жизнь верой и правдой достойно служившего своему новому народу и своей новой родине, мало кого оставляет равнодушным.
 
В этой работе историка Максима Ивановича Жиха рассматриваются ключевые вопросы изучения одного из первых известных по источникам славянских предгосударственных политических объединений – «державы» Само (623 – 658): источники, повествующие о Само и его «государстве»; проблема происхождения Само, обстоятельства его вокняжения у славян, социально-политическая организация его «державы» и вопрос о локализации её ядра; историческое значение «государства» Само и одержанных им побед над аварами и франками. В Приложении впервые на русском языке публикуются переводы фрагментов из «Деяний Дагоберта I» и «Обращения баварцев и карантанцев», повествующие о Само и его «державе».

Данная статья написана в редком по нынешним временам жанре ответа на рецензию, к чему меня побудили весьма своеобразный стиль рецензии Н.А. Лифанова на черновую рукопись моей брошюры «Ранние славяне в Среднем Поволжье (по материалам письменных источников)» (СПб.; Казань, 2011 и недобросовестность ее автора, равно как и своеобразные обстоятельства ее выхода в свет.

В летописях, наиболее авторитетных с точки зрения отражения в них начальных этапов русского летописания, Сказание о призвании варягов содержит существенное разночтение: если в том, что Трувор сел в Изборске, а Синеус стал князем белоозерским они едины, то в вопросе определения города, в котором вокняжился старший из варяжских братьев, Рюрик, решительно расходятся. Во всех списках Новгородской первой летописи младшего извода (НПЛ) городом, в котором обосновался Рюрик по своем приходе к словенам, назван Новгород. Вариант Повести временных лет (ПВЛ), отражённый в воспроизводящих общий протограф Лаврентьевской и утраченной Троицкой летописях, содержит пропуск названия города, в котором стал княжить Рюрик. Видимо, их общий источник в соответствующем месте был повреждён или содержал какой-то дефект. В близких между собой и отражающих общую традицию Ипатьевском и Хлебниковском, а равно в Радзивиловском и Московско-Академическом вариантах ПВЛ городом, в котором сел Рюрик, прибыв в землю словен, названа Ладога. В них же имеется пассаж, отсутствующий как в НПЛ, так и в редакциях ПВЛ по Лаврентьевскому и Троицкому спискам, рассказывающий о том, как после смерти Синеуса и Трувора, Рюрик из Ладоги перебрался к Ильменю, где основал Новгород. Исследователи давно заметили данное противоречие и попытались разрешить его как на уровне текстологическом (какой вариант, «ладожский» или «новгородский», в летописании появился раньше, а какой позже), так и собственно историческим (какой город, Ладога или Новгород, может претендовать на статус «первой столицы» северной группы восточных славян). Выводы при этом у них получились не просто разные, но взаимоисключающие. При этом, со времён Карамзина и до настоящего времени разрешить новгородско-ладожскую дилемму начального летописания учёные пытались на основе ограниченного круга летописных списков без серьёзных попыток его расширения, что с неизбежностью заводило дискуссию в тупик и приводило к бесконечному повторению одних и тех же аргументов. В нашей работе сделана попытка выйти из указанного тупика и расширить круг источников, способных прояснить новгородско-ладожскую дилемму. Фронтальное рассмотрение всех вариантов варяжской легенды из летописей, опубликованных в рамках ПСРЛ, позволило выявить уникальный в текстовом отношении вариант сказания о призвании варягов, читающийся во Владимирском летописце и в Львовской летописи, демонстрирующий неповторимое сочетание текстологических признаков. Оба памятника уникальны тем, что: (1) городом, в котором садится Рюрик в них назван Новгород (как в НПЛ), но (2) при этом приводят с собой варяжские браться «всю русь» (как во всех древнейших списках ПВЛ). Ни в одной другой летописи, изданной в ПСРЛ, такого сочетания нет, при этом текст варяжской легенды в этих летописях (особенно во Владимирском летописце) полностью соответствует варианту Лаврентьевской летописи. Эти обстоятельства позволяет утверждать, что именно в данных летописях сохранилось чтение протографа (или его источника) Лаврентьевского и Троицкого списков, и по ним оно может быть надёжно восстановлено как «старѣишии Рюрикъ сѣде в Новѣгороде». В последующих переизданиях первого тома ПСРЛ (Лаврентьевская летопись) конъектуру «сѣде в Новѣгороде» следует дополнить примечанием с указанием соответствующих чтений Львовской летописи и Владимирского летописца. Текстологический анализ Сказания о призвании варягов в НПЛ и древнейших списках ПВЛ также свидетельствует о том, что исходным в летописях был «новгородский» вариант вокняжения Рюрика. Именно он читался в древнейшей известной нам редакции ПВЛ (представленной полнее всего в Лаврентьевской летописи) и в предшествующем ПВЛ условном «Начальном» своде (как бы его ни понимать), вариант записи которого сохранила НПЛ. «Ладожская» версия появляется только на этапе создания более поздней редакции ПВЛ, представленной в Ипатьевской летописи, и, видимо, связана с неизвестным нам по имени летописцем, который рассказывает о своём посещении Ладоги. С точки зрения соответствия историческим реалиям середины IX в. предпочтение также должно быть отдано «новгородской» версии событий. Ладога, бывшая в то время полиэтничной неукреплённой торговой факторией, находившейся под политическим контролем славянской Любшанской крепости (укреплённое поселение всегда политически господствует над неукреплённым), никак не могла быть «столицей» земли словен и их соседей. Резиденцией Рюрика (или его исторического прототипа) стало Новгородское городище, расположенное в центре словенской земли, где археологически фиксируется яркая варяжская дружинная культура, связанная с циркумбалтийским регионом. Именно оно и фигурирует в летописной традиции о событиях второй половины IX в. как «Новгород». Бытующие историографические мифы о Ладоге как «первой столице Руси» не имеют под собой никаких оснований. Версия о «столице» Рюрика в Ладоге, не отражая исторических реалий времён «призвания варягов», скорее всего, возникла в XI-XII вв. в ходе политической борьбы между городскими вечевыми общинами Новгорода и его пригорода Ладоги, отражая стремление ладожан к высвобождению из-под власти Новгорода. Формирование соответствующей исторической памяти, в которой Ладога мыслилась как «столица», как независимый в прошлом город, к тому же «старейший» по отношению к Новгороду, должно было помочь ладожанам добиться независимости для своего города в настоящем.